Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Маккей Чарльз

Бернард не сделал в Вене никакого золота, а наоборот, лишился очень большого его количества. Он переживал эту потерю столь остро, что поклялся навсегда выбросить философский камень из головы. Этого мудрого решения он придерживался два месяца, но был при этом несчастен. Он находился в положении игрока, который, будучи не в силах сопротивляться соблазну игры, имея в кармане оставшуюся после проигрыша монету, ставит ее на кон в надежде отыграть проигранное до тех пор, пока надежда его не покинет и он не сможет дальше жить. Он вновь вернулся к своим любимым тиглям и решил продолжить путешествие в поисках философа, который уже открыл великую тайну и сообщил бы ее такому усердному и упорному адепту как он. Из Вены он отправился в Рим, а из Рима-в Мадрид. Сев на корабль в Гибралтаре, он проследовал в Мессину, из Мессины на Кипр, с Кипра — в Грецию, из Греции — в Константинополь, а оттуда — в Египет, Палестину и Персию. На эти странствия он потратил около восьми лет. Из Персии он отправился обратно в Мессину, а оттуда во Францию. Впоследствии он в поисках своей великой химеры перебрался в Англию. Данный этап его странствий занял свыше четырех лет. Он старел и беднел: ему исполнилось шестьдесят два года, и для обеспечения своих расходов он был вынужден продать значительную часть своего наследства. Путешествие в Персию стоило ему более тринадцати тысяч крон, около половины которых было фактически расплавлено в его всепоглощающих печах; другую же половину раздал льстецам, которых нанимал к себе в ассистенты в каждом городе, где останавливался.

Вернувшись

в Трир, он пришел к прискорбному выводу, что если он еще и не нищий, то его положение немногим лучше. Его родственники считали его сумасшедшим и отказывались даже видеть его. Слишком гордый, чтобы просить кого-либо об одолжении, и все еще верящий, что настанет день, когда он станет обладателем несметного богатства, он принял решение удалиться на остров Родос, где он мог бы на время укрыть свою бедность от глаз мира. Здесь он мог бы жить в блаженной неизвестности, но на свое несчастье случайно встретил монаха, столь же помешанного на превращении металлов, как и он сам. Однако они оба были настолько бедны, что не могли позволить себе купить необходимые материалы для опытов. Они поддерживали дух друг друга учеными рассуждениями о герметитого, как Бернард прожил на Родосе около года, один купец, знавший его семью, ссудил ему восемь тысяч флоринов под гарантию последних акров, оставшихся от его некогда большого имения. Будучи снова при деньгах, он возобновил свои труды с рвением и энтузиазмом молодого человека. Три года он вряд ли хоть раз выходил из лаборатории: там он ел, спал и даже не давал себе времени на мытье рук и бритье настолько велико было его усердие. Печально, что столь удивительному упорству было суждено быть растраченным на столь тщетные поиски, и что усилиям столь титаническим не было найдено более достойное применение. Даже когда у него кончились деньги и не осталось ничего, чтобы в будущем уберечь свою старость от голодной смерти, надежда не покидала его. Он, седой восьмидесятилетний старик, по-прежнему грезил об удаче и перечитывал всех авторов — герметистов, от Гебера до своих современников, чтобы наконец постичь процесс, который было еще не слишком поздно возобновить. Алхимики пишут, что в конце концов удача ему улыбнулась, и он на восемьдесят втором году жизни открыл секрет превращения. Они добавляют, что после этого он прожил три года, наслаждаясь своим богатством. Он действительно дожил до этого преклонного возраста и сделал одно ценное открытие более ценное, нежели золото или самоцветы. По его собственным словам, на пороге восьмидесяти двухлетия он понял, что великая тайна философии это удовлетворенность своей судьбой. Как бы он был счастлив, если бы понял это раньше, прежде чем стать дряхлым и нищим изгоем!

Он умер на Родосе в 1490 году, и все алхимики Европы пели по нему элегии и восхваляли «доброго трирца». Он написал несколько трактатов о своей химере, главными из которых являются «Книга химии», «Verbum dimissum» и эссе «De Natura Ovi».

Тритемий (Trithemius)

Имя этого выдающегося человека высоко котируется в анналах алхимии, несмотря на то, что он сделал очень немногое, чтобы удостоиться столь сомнительной чести. Он родился в 1462 году в селении Триттгейм в избирательном округе Трира. Его отцом был состоятельный винодел Иоганн Хайденберг, который умер, когда сыну было всего семь лет, оставив его на попечении матери. Последняя очень скоро вновь вышла замуж и перестала заботиться о бедном мальчике, отпрыске ее первого брака. В пятнадцать лет он все еще был неграмотным, вел полуголодное существование и подвергался дурному обращению со стороны отчима, но в сердце несчастного юноши жила любовь к познанию, и он учился читать в доме соседа. Его отчим поручил ему работу на виноградниках, занимавшую все светлое время суток, но по ночам он был свободен. Когда все домашние крепко спали, он часто незаметно ускользал из дома и погружался в занятия в поле при свете луны. Так он выучил латынь и основы греческого языка. Из-за этой его тяги к знаниям домашние обращались с ним настолько плохо, что он решил уйти из дома. Потребовав наследство, оставленное ему отцом, он отправился в Трир, где, присвоив себе образованное от названия его родного селения имя Тритемий, прожил несколько месяцев, обучаясь у видных преподавателей, подготовивших его к поступлению в университет. В возрасте двадцати лет он вбил себе в голову, что ему следует повидать мать, и с этой целью отправился из отдаленного университета пешком в родные края. Когда он поздним вечером мрачного зимнего дня находился недалеко от Шпангейма, пошел такой сильный снег, что он не смог продолжать путь до этого городка и остановился на ночь в одном из близлежащих монастырей. Однако снежная буря длилась несколько дней, дороги стали непроходимыми, и гостеприимные монахи не желали даже слышать об его уходе. Ему так полюбились они и их образ жизни, что он неожиданно для себя решил поселиться среди них и отказаться от мирских забот. Монахам он понравился не меньше, и они с радостью приняли его как брата. По прошествии двух лет они, невзирая на его столь молодой возраст, единодушно избрали его своим аббатом. Финансовые дела монастыря находились в крайнем запустении, стены его построек обветшали донельзя, повсюду царил беспорядок. Тритемий проявил себя как талантливый руководитель и последовательный организатор, реформировав все статьи расходов обители. Монастырь был отремонтирован, и ежегодная прибыль вознаградила Тритемия за труды. Ему не нравилось праздное существование монахов, занятых исключительно обязательными молитвами да игрой в шахматы в часы отдыха. Поэтому он поручил им перепись сочинений знаменитых авторов. Они трудились настолько усердно, что в течение нескольких лет их библиотека, прежде состоявшая из примерно сорока томов, пополнилась несколькими сотнями ценных манускриптов, охватывающих труды авторов, писавших на классической латыни, сочинения их предков и ведущих историков и философов более позднего периода. Он удерживал сан аббата Шпангеймского двадцать один год, после чего монахи, уставшие от насаждаемой им жесткой дисциплины, восстали против него и выбрали другого аббата. Позднее он был избран аббатом монастыря св. Иакова в Вюрцбурге, где и скончался в 1516 г.

В часы досуга в Шпангеймском монастыре сей ученый муж написал несколько трудов по оккультным наукам, из которых следует выделить следующие эссе: первое о геомантии, или гадании по линиям и кругам на земле, второе — о колдовстве, третье об алхимии, и четвертое, в 1647 г. переведенное на английский знаменитым Уильямом Лилли, о том, что миром правят ангелы.

Апологеты превращения металлов утверждают, что Шпангеймское аббатство под управлением Тритемия было обязано своим процветанием скорее философскому камню, нежели благоразумной экономии. Тритемия вкупе со многими другими учеными мужами обвиняют в занятии магией. Рассказывают удивительную историю о том, как он вызвал из могилы призрак Марии Бургундской по просьбе императора «Священной Римской империи» Максимилиана, ее мужа-вдовца. О его труде о стеганографии, или кабалистических письменах, пфальцграфу Фридриху II донесли как о сочинении магическом и дьявольском, после чего тот снял его с полки своей библиотеки и бросил в огонь. Тритемия считают первым автором, упомянувшим об удивительной истории дьявола и доктора Фауста, в правдивости которой он ни капли не сомневался. Кроме того, он подробно описывает капризы привидения по имени Худекин, которое временами ему досаждало [119] .

119

«Всеобщая

биография». Прим. авт.

Маршал де Ре (The Marechal de Rays)

Одним из наиболее страстно увлеченных сторонников алхимии в пятнадцатом столетии был Жиль де Лаваль, пэр де Ре и маршал Франции. Его имя и деяния малоизвестны, но в анналах преступлений и безумств вряд ли можно найти персону более титулованную и одиозную. Никакой художественный вымысел не изобрел ничего более дикого и ужасного, чем жизненный путь этого реально существовавшего человека. Для описания его жизни более чем достаточно фактов, неоспоримость которых слишком хорошо подтверждают юридические и другие документы, фактов, которые любитель романтической литературы легко счел бы призванными пощекотать ему нервы плодом богатого воображения, а не достоянием истории.

Жиль де Лаваль родился около 1420 года в одном из самых благородных семейств Бретани [120] . Когда ему исполнилось одиннадцать лет, его отец умер, и он в столь раннем возрасте вступил в бесконтрольное владение богатством, которому могли позавидовать короли Франции. Он был близким родственником семей Монморанси, Ронси и Краен, владел пятнадцатью роскошными имениями и имел годовой доход, равный примерно тремстам тысячам ливров. Кроме того, он был красив, образован и смел. Он сильно отличился в войнах Карла VII, и этот монарх пожаловал ему титул маршала Франции. Но де Лаваль вел расточительную и беспутную жизнь, сызмальства привыкнув к удовлетворению всех своих желаний и страстей, и это в итоге вело от порока к пороку и от преступления к преступлению, пока его имя не стало абсолютной персонификацией всех человеческих зол.

120

Бретань — историческая провинция на Западе Франции, на одноименном по луострове. Прим. перев.

В своем замке Шамптосе он жил с роскошью восточного халифа. У него был отряд из двухсот всадников, сопровождавших его повсюду; поездки на охоту с соколами и гончими изумляли всю округу роскошью попон лошадей и одежд его вассалов. Круглый год, днем и ночью, его замок был открыт для гостей любого звания. Де Лаваль взял за правило угощать вином с пряностями даже самого последнего нищего. Каждый день на его просторных кухнях зажаривали целого быка, а также овец, свиней и домашних птиц в количестве, достаточном, чтобы накормить пятьсот человек. Он был столь же помпезен в своей набожности. Его капелла в Шамптосе была самой красивой во Франции, намного красивее капеллы Собора Парижской богоматери и капелл соборов Амьена, Бове и Руана. Она была украшена золотой парчой и дорогим бархатом. Все люстры были из чистого золота с необычной инкрустацией серебром. Огромное распятие над алтарем было сделано из чистого серебра, а потиры и кадила — из чистого золота. Помимо этого, у де Лаваля был внушительных размеров орган, который по его приказу переносился из одного замка в другой на плечах шести человек всякий раз, когда он менял резиденцию. Он содержал хор из двадцати пяти малолетних детей обоих полов, которых учили пению лучшие капельмейстеры того времени. Главного священника своей капеллы он называл епископом. Епископу подчинялись деканы, архидиаконы и викарии; все они получали огромное жалованье: епископ четыреста крон в год, остальные пропорционально сану.

Он также содержал целую актерскую труппу, включавшую десять танцовщиц и столько же менестрелей, а также исполнителей костюмированных танцев, жонглеров и шутов всех мастей. Театр, на подмостках которого они играли, был отделан без оглядки на затраты, и актеры каждый вечер разыгрывали мистерии или исполняли костюмированные танцы, развлекая самих себя, хозяина дворца, дворцовую челядь и пришлых людей, пользовавшихся щедростью и гостеприимством пэра.

В возрасте двадцати трех лет он женился на Катрин, богатой наследнице из рода Туаров, ради которой он заново обставил свой замок мебелью стоимостью в сто тысяч крон. Его брак послужил поводом для новой расточительности, и он сорил деньгами пуще прежнего, выписывая лучших певцов и знаменитых танцоров из-за границы, дабы позабавить себя и супругу, и устраивая почти каждую неделю на своем огромном внутреннем дворе турниры для всех рыцарей и дворян провинции Бретань. Двор герцога Бретонского не обладал и половиной роскоши двора маршала де Ре. Полное равнодушие последнего к своему богатству было настолько хорошо известно, что цены на все, что он покупал, завышались продавцами в три раза. Его замок кишел нищенствующими тунеядцами и угодниками, получавшими от него щедрое вознаграждение. Но в конце концов обычный набор утех опостылел ему, он стал заметно воздержаннее в чревоугодии и игнорировал прелестных танцовщиц, которым он раньше уделяя так много внимания. Порой он бывал мрачным и замкнутым, а взгляд был неестественно диким, что свидетельствовало о зарождающемся безумии. Тем не менее рассуждения оставались здравыми; любезность маршала по отношению к гостям, стекавшимся в Шамптосе отовсюду, не уменьшалась, а ученые священники, разговаривавшие с ним, приходили к выводу, что во Франции найдется мало дворян, столь же образованных, как Жиль де Лаваль. Но по округе поползли зловещие слухи, намекали на убийства и, возможно, еще более зверские деяния. Было замечено внезапное и бесследное исчезновение множества маленьких детей обоих полов. Видели, как один или два ребенка вошли в замок Шамптосе, но никто не видел, чтобы они оттуда выходили. Однако никто не осмеливался открыто обвинять в их пропаже такого могущественного человека, как маршал де Ре. Всякий раз когда в его присутствии упоминали о пропавших детях, он выражал величайшее удивление их загадочной судьбой и негодование по отношению к возможным похитителям. Но обмануть людей было не так-то просто, и дети стали бояться его словно прожорливого великана-людоеда из сказок, их учили обходить замок Шамптосе за мили и никогда не проходить под его башенками.

За несколько лет безрассудного мотовства маршал лишился всех своих денег и был вынужден выставить некоторые свои поместья на продажу. Герцог Бретонский заключил с ним договор о вступлении во владение богатым имением в Инграде, но наследники Жиля умоляли Карла VII вмешаться и приостановить продажу. Карл незамедлительно издал указ, ратифицированный парламентом провинции Бретань и запрещавший пэру отчуждать свои родовые поместья. Жилю оставалось лишь подчиниться. На поддержание его расточительства у него не осталось ничего, кроме дохода от титула маршала Франции, не покрывавшего и десятой части его расходов. Человек с его привычками и характером не мог урезать свои неэкономные траты и жить по средствам, ему претила сама мысль о том, чтобы избавиться от всадников, шутов, танцоров, хористов и тунеядцев или оказывать гостеприимство лишь тем, кто в нем действительно нуждался. Несмотря на истощившиеся ресурсы, он решил вести прежнюю жизнь и стать алхимиком, дабы иметь возможность делать золото из железа и по-прежнему оставаться самым богатым и величественным среди дворян Бретани.

Для исполнения этого решения он послал в Париж, Италию, Германию и Испанию своих людей с поручением пригласить всех адептов алхимии нанести ему визит в Шамптосе. Для этой миссии он отрядил двоих своих самых расточительных и беспринципных подданных Жиля де Силье и Роже де Бриквиля. Последнему, подобострастному пособнику его наиболее тайным и отвратительным усладам, он доверил воспитание его лишенной матери дочери, ребенка всего пяти лет от роду, разрешив ему выдать ее в надлежащее время замуж за любого человека, которого он выберет, или жениться на ней самому, если он того пожелает. Этот человек воспринял новые планы своего хозяина с большим энтузиазмом и познакомил его с неким Прелати, алхимиком из Падуи, и с врачом из провинции Пуату, преследовавшим те же цели.