Наират-2. Жизнь решает все
Шрифт:
Склана открыла глаза, когда золотарница с её запястья ловко обвила петлей три руки.
Аджа!
Белая птица запуталась в золотом поводке и нелепо била крыльями по прутьям решетки.
— Мудр-р-рейший Рыр-р-рах!
Сидя в кресле Лылаха, посажный Урлак ел очередной апельсин. Корки усеяли весь стол, разбавляя унылые цвета кабинета. Пожалуй, только они, да еще барахтающаяся в клетке птица, придавали комнате иллюзию жизни. Всё остальное — пустые
— Р-р-рырах! Р-р-рырах!
Лылах, Лылах…
Ты был ласков с Агбаем.
Ты устроил побег каганари и Юыма.
Ты прозевал кхарнца.
Ты приказал Стошенскому мяснику прикончить склану-спасительницу… Ты ведь?
В Шестиконечной башне так и не удалось добиться ответов. Но они уже не нужны. Вместо них Лылах предпочел пространные разговоры о войне и мире, словно какой-то паршивый кхарнский писака. Кстати, вот еще одно доказательство.
— Разве моя вина? — повторил в пустоту Урлак. — Разве моя вина, что лишь воюя, Наират живет в мире с собой?
Посажный смахнул со стола ароматные корки и подошел к клетке. Она распахнулась легко, а вот с затянувшейся петлей пришлось повозиться. Птица терпеливо ждала, пока с лап бережно снимут шелковый шнур, а когда её, белокрылую, вытащили из-за решетки — вытянула вверх голову, подставляя горло для почесывания. Посажный дунул на перья, пощекотал под клювом и подошел к окну.
Где-то далеко ревели трубы, помечая особую казнь.
— Р-р-рырах мудрейший!
Птичья шея переломилась легко, и белый комок, трепыхаясь, вывалился в окно. Трубы смолкли.
Как и ожидалось, мир не содрогнулся.
Содрогнулась пещера. Стенами, сводом, полом, который двинул в живот лежащему Турану и пошел щелями, разваливаясь на глазах. Расползся студнем, заглатывая склану.
Дай, дай, дай! Еще! Вкусно! Смерть в ней прячется, старая, давняя, вкусная! Еще! Еще! Не Большому — мне! Большой много жрет-объедается! А я? Я?! Съем, съем, съем! И его съем — в нем много! Вкусно! Яррра! Море диких всадников, давно пересохшее во времени! Но ведь оно было!
Туран попытался потянуть склану на себя, но сам соскользнул ближе к зёву и чуть не рухнул на…
…золоченые шпили, что протыкали облака, словно бабочек. Лоснились светом купола, сияли многоцветьем витражи. Клыкастые звери дремали на портиках колонн, другие лежали, охраняя лестницы и проходы. Третьи таились под крыльями-мостками, что подобно пуповине связывали здания друг с другом.
Город был прекрасен, даже умирая.
На дальних стенах — прощай, белизна, выеденная пламенем —
— Яр-р-ра! — неслось сквозь дым, заглушая крики. Умолкало, захлебываясь кипящей смолой, визжало, принимая камни и щебень. И боль превозмогая, летело победным:
— Яр-р-ра! — Разметало железные волнорезы отборных отрядов. Отбросило к стенам, растоптав нековаными копытами.
— Яр-яр-яр-р-ра! — Ластило к стенам осадные лестницы. Глубоко вонзало крюки, пуская по веревкам муравьев-людей.
— Смотри, человек, запоминай. Вот он, конец мира. И вот оно, начало, — говорит крылатый. Из спины его торчит нож.
Пушки, почему молчат пушки?!
— Для них еще слишком рано, человек.
А для чего не рано?
Для этой душной комнаты и двоих мужчин в идиотских одеждах?
— Архивы жаль. — Первый, придавив коленом крышку сундука, навешивал на петли тяжелый замок. — Но война не прощает слабости и медлительности.
— Кочевники слишком сильны и быстры.
Второй не собирался помогать. Он застыл у окна, пытаясь разглядеть за синим стеклом улицу.
— Их гонит болезнь и голод.
— Их гонит Ылаш.
— Одно другого стоит. Мир пульсирует вместе с солнцем.
Прикосновение — и на цепях проросли бородавки-печати, а замок окаменел.
— Они войдут в город, истопчут немытыми ногами ковры с тысячелетней историей, завалят храмы конским дерьмом и будут греться у костров из книг Драаваана…
— На твоем месте я бы думал о проекте. Впрочем, теперь уже он в той стадии, когда сможет обойтись без тебя. А вот сможешь ли ты без него?
— Скажи, тебе на самом деле наплевать?
— Ты о чем?
— О них! О тех, кто останется. О тех, кто придет. О тех, кто будет жить здесь после… всего.
— Мы уходим вверх, Камаюн. Оставляем внизу смерть, истоптанные ковры и конское дерьмо. Спасаем часть книг твоего любимого Драаваана. Мы уходим взращивать семя новой жизни.
— Это ты называешь новой жизнью?
Хлопок в ладоши, и в комнате появилось коренастое существо с желтыми глазами и серой шкурой.
— Да, Камаюн, это. Гебран, проследи, чтобы сундук отправили наверх. И возвращайся.
Когда за уродцем закрылась дверь, человек с удовлетворением заметил:
— Признаться, глядя на него, на любого из них, я переполняюсь совершенно бесстыдной гордостью. Вот эта голова, эти руки…
— Создали урода. Целое племя искусственных уродов, которые рано или поздно вымрут, — Камаюн дернул раму, распахивая окно. — Колодцы сдохнут или переродятся во что-то иное, кочевники приживутся здесь, а про нас с тобой никто и не вспомнит.
— Ты ошибаешься, друг мой. Все будет совершенно иначе!