Накафельные рисунки

Ермак Александр Николаевич

— Ну, кто мне еще так сможет рассказывать?

— Так никого и не надо.

— Ты же сам хотел на большое дело выдвинуться. Похоже, время пришло. Понимаешь, рейтинг у меня того, маловат для новых выборов. Можно и пролететь, если ничего решительного не предпринять. Вот тут ты мне и поможешь.

— Я? — обалдел от счастья Жорик, — Всегда. Скажите как, что. Когда, когда?

— Завтра, — вытер смешные слезы губернатор, — Все узнаешь завтра.

— Завтра, — сказал Жорик супруге, — завтра перехожу новую работу. Так что недолго нам тут осталось…

А потом в столицу, в столицу…

Жена погладила его по макушке:

— А, ведь, я не верила в тебя сначала. А ты, правда, Жорик — большой, большой политик…

— Да, — прижал он ее к груди, — большая политика — это для меня…

На следующий день как всегда Жорик подъехал в губернаторской машине к спецвыходу. Выскочил, открыл дверь:

— Садитесь, Юрий Вячеславович…

— Нет, — покачал головой губернатор, — Ты садись на мое место. Опробуй…

Жорик осторожно присел на заднее левое сидение. Впереди справа застыл телохранитель. Справа рядом, на месте Жорика развалился сам Юрий Вячеславович:

— Поехали… Ну, как тебе местечко? Нравится?

Жорик заскромничал:

— Да, но не мое это место. Это для большого политика.

— Ты прав, мой дорогой, прав, — как от нового анекдота засмеялся Юрий Вячеславович и указал водителю, — Притормози-ка на углу площади.

Когда автомобиль остановился, губернатор, все еще улыбаясь, кивнул:

— Жорик, открой окошко. Помаши своему народу ручкой…

Желание начальника — закон. Жорик также с улыбкой опустил затемненное стекло. И ничего не увидел.

Увидела его жена. По телевизору, прервав сериал, показали срочный репортаж с места события:

— Совершено покушение на человека, объявившего войну мафии и преступности. К счастью для избирателей баллотирующийся на новый срок губернатор не пострадал. Погиб лишь один из помощников администрации…

ГДЕ ЖИВЕТ ПОЛУСУКИН?

Четырнадцать пакетов я разнес без проблем. А вот c пятнадцатым произошла заминка. Хотя на первый взгляд, все с ним было в порядке. Четко надписанное название улицы. И номер дома. Но вот дальше… Какой номер квартиры значился, точно сказать было невозможно. Рука заполняющего адрес, видимо, дрогнула по какой-то причине и вывела такую загогулину, что принять ее можно было и за «16», и за «76», и за «146», и даже за «24» или просто за «8».

Вертел я в руках чертов пакет и вздыхал:

— Намаюсь…

Так оно и вышло. Сунулся в шестнадцатую:

— Здесь живет… э-э…, — глянул на пакет, — …гражданин Полусукин?

— Нет, — машет головой барышня, — Полусукиных не держим…

— Извините, — откланялся я.

В семьдесят шестой ответили из-за двери, не открывая:

— Не проживали здесь таковские никогда…

Сто сорок шестую распахнул огромный верзила:

— Чего тебе?

Я выпалил:

— Здесь живет гражданин Полусукин?

Морда верзильного громилы покраснела:

— Что ты сказал?…

— Понял, — быстренько сдал я задом на лестницу.

В двадцать

четвертой почесали репу:

— Вы извините, мы недавно тут живем и соседей знаем плохо. Может кто из них, конечно, и Полусукин…

В восьмой задумались:

— А, ведь, верно — живет где-то…

Через час квартиры, номера которых были хоть сколько-нибудь похожи на ущербное число, закончились. И мне ничего не оставалось, как пойти по всем этажам подряд:

— Здесь живет гражданин Полусукин?…

— Здесь живет гражданин Полусукин?…

Никто не признавался. А в одной из квартир вообще возмутились:

— Посмотрите на часы. Ну, кто так поздно Полусукиных ищет?…

Спал я в ту ночь плохо. Впервые это было, чтоб пакет вручил не вовремя.

И снился мне начальник вопиющий:

— Ты Полусукиным не прикрывайся…

И грозная комиссия припечатывающая:

— За Полусукина ответите…

И я все бегал и бегал по этажам, и кричал:

— Где живет Полусукин?…

— Где живет Полусукин?…

— Где жи-вет По-лу-су-кин?…

ТАКСА, КРОШКИ И СЛЕДЫ

Я привычно распахнул дверь в свою квартирку. Разулся, разделся, зашел в ванную. Намылил руки и оторопел: на кафеле возле крана, по бокам самой раковины чернели разнокалиберные точки, как будто здесь уже кто-то умывался — кто-то очень грязный и весьма неаккуратный.

Я выскочил в комнату. Заглянул на кухню, на балкон. В квартире никого не было. И входная дверь была цела. Но на кафеле и раковине упрямо чернели засохшие брызги.

Утром перед работой у меня не могли быть такие грязные руки. Да и чтобы я мыл их вот так, брызгая, и потом не убрав за собой? Я внимательно осмотрел квартиру. Деньги, телевизор, более-менее ценные вещи — все оказалось на своих местах. И я сказал себе:

— Значит тот, кто приходил, не был вором, — и дополнил, — и может быть вообще не приходил…

Сел в кресло:

— Что ж со всеми случается… Может, утром над чем-нибудь так задумался, что забыл?… Может, заболел?… Или может быть…

В течение вечера одно предположение сменялось другим. Но ни на одном из них я так и не остановился окончательно.

Утром вчерашняя история показалась мне забавной. Тем не менее, умывшись, я тщательно проверил, не осталось ли брызг по бокам раковины и на кафеле. Вернувшись же после работы постоял некоторое время под дверью, прислушиваясь: нет ли кого в квартире. Потом осторожно вошел.

Быстро заглянув в комнату, кухню и на балкон, сунулся в ванную. Никаких брызг, никакой грязи. И как будто камень упал с моих плеч. Насвистывая «Марш Мендельсона», я разделся, умылся, двинул на кухню ужинать. Весело разогрел супчик, поставил тарелку на стол. И оторопел: скатерть украшала россыпь хлебных крошек во главе с подсохшей колбасной шкуркой. Я огляделся: все на кухне было в порядке. Только крошки и шкурка. Но я же не мог оставить их утром на столе? Тем более, что давно не покупал никакой колбасы. Только сыр.