Накафельные рисунки

Ермак Александр Николаевич

Перед сном, основательно подумав, припер входную дверь лыжной палкой. И полночи ломал себе голову. И, конечно же, не выспался. Но перед уходом на работу не забыл начисто вытереть стол.

Вечером я оторопел уже прямо на пороге. От него вглубь моей квартиры вели чьи-то грязные следы.

— Хватит, — сказал я себе и взялся за телефон, — сейчас вызову милицию и покончим с дурацкими визитами…

Но набрав первую же цифру, медленно опустил трубку:

— А что я им скажу? Что ко мне кто-то приходит. Ничего не ворует, оставляет брызги,

крошки, следы? Они же меня к психиатру направят… Нет, прежде надо хорошенько подумать…

Кто мог войти? Жены у меня не было и нет. Родственников и друзей, можно сказать, тоже. Женщин я сюда приводил очень редко и ключ никому из них никогда не давал. Конечно, можно предположить, что пока я был в ванной или спал, кто-то из этих подруг сделал слепок с ключа. И является теперь некая особа, досаждает мне из-за того, что мы расстались когда-то. Но это глупая версия, глупая… А мастера, что делали ремонт лет пять-семь назад? Но почему пришли только сейчас? И главное зачем? Тоже неумно…

— Поменять замок, — родил я наконец гениальную мысль, — вызову с утра слесаря, и все кончено…

На ночь подпер входную дверь двумя лыжными палками. Проснувшись же, сразу взялся за телефон. Меня спросили:

— Завтра вечером вас устроит?

— Нет, сегодня вечером.

— Сегодня слесаря нет: один еще в отпуске, другой приболел. Только завтра.

Я вздохнул и подумал, что еще одну ночь переживу уж как-нибудь:

— Ладно, давайте завтра вечером…

Вернувшись с работы и открыв дверь, я почувствовал, что в квартире кто-то есть. После недолгих поисков обнаружил пришельца: на кухне под столом сидела рыжая такса. Рядом с ней стояли две пустые миски.

— Приехали, — покачал я головой.

Потянулся, чтобы взять собаку за ошейник и выкинуть из квартиры, но животное ощерилось острыми зубами. Пришлось передумать:

— Ну и сиди там себе.

Свой ужин я унес в комнату. Поел возле телевизора. Досмотрев кино про большую любовь, стал укладываться. И тут такса заскулила. Я заглянул на кухню.

Она все также сидела под столом. Глаза ее были печальны. Такса смотрела на свои пустые миски.

— Черт с тобой, — сказал я и налил в одну посудину воды, во вторую бросил неизвестно откуда взявшийся в холодильнике кусочек колбасы. У нее была знакомая шкурка.

Приперев входную дверь лыжными палками и завязав ручки кухонной ремнем, я лег, надеясь побыстрее заснуть и оказаться в дне завтрашнем. Но расслабиться не давали доносящиеся из недалека звуки передвижений:

— Не спится ей что ли на новом месте?

Потом постепенно собака успокоилась. Успокоился и я. Мы заснули.

Утром рядом с таксой меня ждала лужа:

— Так тебя еще и выводить на улицу надо было?

Мне показалось, что она кивнула.

Сначала я не хотел убирать за собакой:

— Пусть хозяин этим займется.

Но потом подумал, что хозяин может и не объявиться, поморщился и элиминировал лужу:

— Животное, в конце концов, не виновато…

И снова

налил ей воды. И еще супчика. Потому что колбаса ее кончилась. Собака чихнула и принялась лакать своим розовым языком. А еще она так потешно виляла хвостом.

Вечером, когда вернулся, таксы в квартире не было, только знакомые грязные следы. Я спокойно стер их — вот-вот должен был прийти слесарь.

Мастер не опоздал и все сделал честь по чести. Проводив его, я поужинал, посмотрел телевизор и лег, будучи абсолютно уверенным, что уж сегодня-то засну спокойно и крепко. Но не спалось. Хоть убей.

А на следующий день, вернувшись с работы и открыв дверь новым ключом, я долго искал в квартире таксу, брызги, крошки, любые следы…

СМЕРТЬ СТОМАТОЛОГА

Войдя в комнату для переодевания, Карл Генрихович поморщился — у зеркала стоял Игорек. Молодой коллега, продолжая рассматривать что-то на своем лице, поприветствовал:

— День добрый, Карл Генрихович…

— Здравствуйте, Игорек…, — как обычно вежливо поздоровался Карл Генрихович. И быстренько сбросил с себя пальто. Принялся натягивать белый халат.

Неприятной личностью был этот Игорек. С виду неплохой парень, но все норовит с утра какую-нибудь гадость сказать. То вычитает где-то, что стоматологи больше всех предрасположены к заболеванию недавно открытым вирусом. То услышит, что с работающих пенсионеров будут дополнительный налог брать. И все это Карл Генриховичу выложит. А тому только и заботы потом целый день над такими пакостями размышлять. Работать с отвратительнейшим настроением.

Думал Карл Генрихович, что может сегодня удастся улизнуть от Игорька. Пока тот занят своим лицом. Но Игорек как прочитал мысли Карл Генриховича. Похлопав по карману своего халата, из которого торчал какой-то журнал, приговорил:

— Всем нам суждено умереть…

— Увы, — пожал плечами Карл Генрихович и взялся-таки за дверную ручку.

Игорек, однако, его опередил:

— Вам сколько осталось?

Карл Генрихович так чуть и не сел прямо у порога:

— В каком смысле?

Игорек, ковыряя какой-то прыщик на лице, уточнил:

— Ну, сколько вам еще до смертного одра?

Карл Генрихович занервничал. Но он умел держать себя в руках. Ответил как можно спокойнее:

— Откуда я знаю? Сколько всевышним отпущено, столько и проживу. Может пять лет, а может и все двадцать пять.

— Эх, темнота, — надавил на свой прыщик Игорек, — нет никакого всевышнего. Наукой доказано, что над всем главенствует великий саморегулятор — природа-мать. И она отпускает людям не года, а количество определенных действий…

Карл Генрихович недоумевающе переспросил:

— Количество определенных действий?

Игорек победно стер тампоном остатки побежденного прыща:

— Конечно. Вы же знаете, что такое круговорот веществ в природе?

— Ну, допустим…

Игорек протер щеку медицинским спиртом: