Накануне мировой катастрофы
Шрифт:
Студент: У нас в России было наоборот: многие евреи присваивали себе славянские фамилии во избежание лишних хлопот.
Ф. Брукнер: Вследствие комплекса вины перед евреями, которым страдают немцы, бывает даже так, что кое-кто придумывает себе еврейское происхождение или берет еврейское имя.
В своей книге «Смерть — госпожа из Германии» Л. Рош и Э. Еккель пишут:
«Гибель европейских евреев была уникальной. Никогда прежде никакое государство не принимало решение убивать намеченную им группу людей, включая стариков, женщин, детей и грудных младенцев, без какой-либо проверки каждого конкретного случая и не претворяло это
Таким образом, оба автора безоговорочно утверждают, что каждого еврея, который попадал в руки к немцам, убивали. Как известно, для обозначения этого якобы уникального массового убийства используется слово «холокост» — так в Древней Греции называли всесожжение жертв.
К классическим работам о Холокосте относится «Энциклопедия Холокоста », один из издателей которой — некто Израиль Гутман. О нем в 1994 году писали в одной немецкой газете:
«Израиль Гутман родился в 1923 году, участвовал в 1943 году в восстании в Варшавском гетто и находился до 1945 года в лагерях Майданек, Освенцим, Маутхаузен и Гускирхен» [72].
Разве эти строки не наводят на размышления?
Студентка: Я понимаю, на что вы намекаете. Израиль Гутман был евреем. Если каждого еврея, который попадал в руки нацистов, убивали, то как мог тогда Гутман пережить войну?
Ф. Брукнер: Кроме того, он участвовал в вооруженном восстании против немцев. Как вы знаете, партизан в СССР обычно расстреливали или вешали, независимо от того, были они евреями или нет. Далее. И. Гутман прошел четыре лагеря: кроме «обычных концлагерей» также «лагеря уничтожения» Майданек и Освенцим. Почему его не уничтожили в этих лагерях смерти?
Студент: Исключения только подтверждают правило.
Ф. Брукнер: Но если вы начнете читать литературу о Холокосте, то наткнетесь на длинную череду таких исключений. Крайний случай — польский еврей Самуил Зильберштайн, после войны написавший повесть под названием «Воспоминания узника десяти лагерей», в которой он рассказал о своем пребывании в Майданеке, Освенциме и еще восьми лагерях [73]. Или возьмите еврейского историка и бойца Сопротивления Арно Люстигера, о котором «Франкфуртер альгемайне цайтунг» опубликовала 27 апреля 1995 г. статью под названием «Выживший в концлагерях и лагерях уничтожения». О каких лагерях уничтожения в данном случае шла речь, газета не сообщает, но А. Люстигер ни в одном из них уничтожен не был, иначе он не осчастливил бы читателей «ФАЦ» через 50 лет после войны пламенной статьей против ревизионистов.
Студентка: По-моему, вы слишком далеко заходите в своем цинизме. Вы упрекаете выживших в том, что их не убили?
Ф. Брукнер: Боже упаси! Я искренне радуюсь, когда узнаю, что кто-то выжил. Но если исходить из положения, будто немцы хотели истребить всех евреев, подобные случаи представляют собой необъяснимую аномалию. Список ставших позже знаменитыми евреев, выживших в нацистских концлагерях, огромен; мы умаялись бы, перечисляя имена.
Студентка: Так сколько же евреев погибло в концлагерях?
Ф. Брукнер: По моей оценке, около 350 000. Я изложу позже, как я пришел к этой цифре. Но причины, по которым умерли эти жертвы, не согласуются с тезисом об истреблении.
Возьмите трагическую судьбу семьи Франк, которая летом 1944 года была депортирована из Голландии в Освенцим, где, согласно историкам Холокоста, газовые камеры работали тогда на полную мощность. Анна Франк и ее сестра Маргот, ввиду наступления Красной
Перед каждым выжившим евреем, который после войны писал мемуары, вставала проблема: как согласовать то, что он выжил, с тезисом о систематическом истреблении евреев «без какой-либо проверки в каждом отдельном случае», как выражаются Л. Рош и Э. Еккель. Многие из них приписывают свое спасение чуду. Один из таких чудесно спасенных, Моше Пир, нам уже известен. Вот еще два примера.
Еврейка Труди Биргер была интернирована в концлагере Штуттхоф в Западной Пруссии. Там она чудом избежала смерти в огне:
«Тем временем я подошла так близко к печи, что могла видеть лица польских заключенных, которые бросали живых людей в огонь. Они хватали женщин за что попало и впихивали их головой вперед (…) А потом, когда я увидела, что я следующая на очереди, то оцепенела (…) А потом я услышала голос — или это было во сне? (…) Там стоял комендант лагеря, низкорослый человек лет сорока пяти (…) Он прорычал: «Доставьте эту девку сюда!» Вместо того чтобы сжечь меня, как других женщин, польские уголовники уложили меня на носилки» [74].
Эта Т. Биргер спаслась не только от огня, но и от воды:
«По какой-то причине командовал немецкий повар (…) Вдруг он закричал: «Корабль перегружен. Евреев — в воду!» (…) Польские и литовские уголовники двинулись выполнять его команду (…) Я была ближе всех к воде, потому что я первой пришла из лагеря. Теперь я стояла вплотную у борта, уцепившись за женщину, стоявшую за мной, чтобы не упасть. Я взглянула вниз и увидела чистую холодную, ледяную воду (…) Я воздела руки драматическим жестом и воскликнула так громко, как только могла: «Слушай, Израиль!» Вдруг немецкий повар, который отдавал команды, приказал все остановить (…) Он воскликнул: «Евреи останутся здесь!» Он приказал польским и литовским заключенным не теснить нас больше к борту, и ни одну из 30 выживших женщин не столкнули в воду» [75].
Самый знаменитый из всех переживших Холокост, Эли Визель, попал в Освенцим подростком вместе со своим отцом весной 1944 года. В своей вышедшей в 1958 году книге «Ночь » он ни единым словом не упоминает о газовых камерах. Вместо газовых камер Э. Визель видел то, что кроме него не видел никто:
«Невдалеке от меня изо рва вырывалось пламя, огромные языки пламени. Там что-то сжигали. Грузовик подъехал к отверстию и вытряхнул свой груз. Это были маленькие дети. Да, я это видел собственными глазами (неудивительно, что после этого я не могу сомкнуть глаз во сне). Мы шли туда. Немного дальше находился другой ров, побольше, для взрослых (…) «Папа, — сказал я, — если так, я не хочу больше ждать. Я брошусь на электрическую колючую проволоку. Это лучше, чем часами мучиться в пламени» (…) Наша колонна продвинулась еще на пятнадцать шагов. Я кусал губы, чтобы отец не услышал, как у меня стучат зубы. Еще десять шагов. Восемь, семь. Мы шли медленно, как за катафалком на собственных похоронах. Еще всего четыре шага. Три шага. Он был совсем близко, ров со своим пламенем (…) Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Все. Я стоял перед ликом ангела смерти… Но, нет. До рва оставалось два шага, когда нам дали команду «кругом!» и отвели нас в барак» [76].