Накануне
Шрифт:
– Конечно, Ольга Михайловна, завтра же передам.
– … и ещё простите меня, но нельзя ему волноваться.
– Понял, уже уходим.
– А здесь у меня… – Григорович тянется к другой папке. – эскиз такого самолёта: свободнонесущий моноплан с двумя двигателями в фюзеляже друг за другом по тандемной схеме, вращающие соосные воздушные винты…
Чуткий Лавочкин, увидев меня и сразу всё поняв, поднимается со стула.
– …Уходите уже? – Обессиленно откидывается на спинку кресла хозяин. – По текущим проектам обращайтесь к Четверикову,
Подбросив Лавочкина домой, решаем с Олей немного пройтись пешком, позади за нами по улице Горького в строну центра медленно движется мой ЗИС. Идёт легкий снежок.
– Так что с ним? – С удовольствием полной грудью вдыхаю свежий морозный воздух.
– Букет заболеваний, как я понимаю… и хроническая лейкемия быть может не самое серьёзное… – на кончиках ресниц подруги повисли снежинки.
– А то лекарство гидрокотизон, о котором ты говорила может помочь?
– Помочь-то оно поможет, – заморгала Оля. – но вот, как я потом сообразила, стоит оно сейчас наверное целое состояние. Посуди сам, я тут погуглила в памяти: чтобы добыть один грамм кортекостероидов нужно 450 килограмм желёз свиней или крупного рогатого скота. Это примерно двадцать тысяч голов.
– А сколько его нужно для лечения?
– Где-то сто милиграмм на курс… – трёт правый глаз подруга. – Это практически исключает его применение в терапии.
– И что делать?.. Дай я посмотрю.
– Всё-всё, не надо. Ресничка в глаз попала. Моё желание.. – Оля смеётся. – Что делать, говоришь? Синтезировать искусственный, промышленность соответствующую создавать. Перечень самых перспективных методов и формулы у меня есть, но сам понимаешь какое расстояние от этого до готового лекарства в аптеках.
– Кто-нибудь у нас работает над чем-то похожим? – Зашагали дальше.
– Ты знаешь, институт эндокринологии в Москве существует, но именно этой темой серьёзно никто не занимается. У них там, насколько я знаю, уклон в сторону хирургии.
– Понятно.
"Попрошу устроить Григоровича в Кремлёвскую больницу, чем черт не шутит, вдруг помогут".
– Насчёт Любы… – хитро улыбнулась Оля. – мне тут в голову идея одна пришла. Нам в институте одну лекцию читал приглашённый профессор Анохин, специалист по памяти. Он рассказывал о процессе запоминания. Если отбросить детали, то при воспоминании какого-то события информация о нём из нейрона, где она хранится, попадает в специальный отдел мозга, где и визуализируется. Но при этой пересылке она стирается в нейроне. Чтобы не потерять эту информацию, мозг по новой перезаписывает в тот же самый нейрон уже из того специального отдела, куда информация была послана.
"Изощрённо".
– Так вот, в этой работе чтения-записи принимает участие множество гормонов, часть из которых разрушаются алкоголем…
– Предлагаешь напоить Любу во время приступа, чтобы из памяти стёрся тот кошмар? – Хватаю Олю за рукав.
– Сто процентного успеха не обещаю,
Москва, ул. Большая Татарская, 35.
ОКБ спецотдела ГУГБ.
17 февраля 1938 года, 10:30.
– Шейнин по местному. – Стандартные фразы "Грымзы" с каждым днём всё короче и короче.
– Здравствуйте, Лев Романович.
– Алексей Сергеевич, – в трубке зазвучал вкрадчивый голос начальника следственной части Прокуратуры СССР. – простите что отрываю вас от дел, не могли бы вы зайти ко мне, то есть не совсем ко мне, в общем в "полиграфную".
В связи с подготовкой к процессу Троцкого – Бухарина – Рыкова – Седова прокурорские полностью оккупировали монтажный участок с установкой детектора лжи.
– Да, конечно, но у меня мало времени…
– А много и не потребуется. Спасибо, товарищ Чаганов. – Бросает трубку Шейнин.
– Куда собрался? – На выходе из приёмной сталкиваюсь с Олей. – Мы же собирались опробовать твою "перчатку".
"Алкогольное лечение" Любы закончилось полным фиаско: ночные кошмары не прекратились, но к симптомам болезни добавились ещё два – утренняя головная боль и жажда.
"Скорее всего Паша просто не успевал достаточно быстро довести уровень алкоголя в крови подруги до нужного уровня, чтобы блокировать перезапись памяти".
В итоге пришлось срочно заняться пайкой устройства снятия электрических потенциалов с кожи ладони ("перчаткой"), куда выходят окончания эфферентных нейронов, передающих электрический сигнал от мозга к мышцам.
– К Шейнину, что-то ему от меня надо… – хлопаю себя по лбу. – ты прости, сегодня никак не получится. Вдруг ни с того, ни с сего куча проверок нагрянула и финансовая, и из комиссии партийного контроля. Давай завтра.
– Ну хорошо, я тебя провожу… – Оля легко подстраивается под мой шаг. – ещё нам надо выбрать время посетить Шерешевского.
– Какого Шерешевского? "Маленького человека с большой памятью"? – Открываю дверь и пропускаю подругу вперёд.
– Нет другого, Николая Адольфовича, директора института Экспериментальной эндокринологии и химии гормонов. Я подготовила для него материал, пусть идёт в Наркомздрав доказывает, пробивает финансирование… Наведаемся к нему домой, чтоб не привлекать лишнего внимания…
– Ваши документы. – Два мордоворота в форме сержантов внутренних войск НКВД загораживают вход в особнячок монтажного участка.
– Пропустить. – За их спиной появляется круглая фигура Шейнина, его масляные глазки устремляются на Олю. – Да вы, Алексей Сергеевич, не один. Кто этот гений чистой красоты?
– Анна Мальцева, лейтенант госбезопасности… – довольно натурально засмущалась Оля, на лицах сержантов проскользнула презрительная усмешка.
– Лев Шейнин, – спохватываюсь я, замечая вопросительный взгляд следователя. – начальник следственной части Прокуратуры СССР.