Накануне
Шрифт:
""Ленин перед смертью просил яд", "не было токсикологической экспертизы", "Троцкого неправильно информировали о времени похорон"… Фу-ух, прямо повеяло "Огоньком" периода перестройки. Хотя чего-то не хватает… А-а, вот оно".
– Ты узурпировал власть, ты и твои прихвостни скрыли от партии "Завещание" Ленина! – Закашлялся от напряжения "демон".
– Зачем ты мне врёшь? – Не выдерживает Сталин, в сердцах бросая папиросу в пепельницу. – Ему молодому ты можешь голову морочить, а мне не надо. "Письмо к съезду" было дважды опубликовано, оно имеется в материалах XV съезда и это несмотря на то, что и Крупская и Фотиева путаются со временем
– Что же твои заплечных дел мастера не выбьют нужные показания у двух старушек?! – Вскакивает на ноги Троцкий, я на всякий случай встаю на торце стола между спорщиками.
– Кхм-кхм, разрешите мне сказать? – Враги поворачивают ко мне полные ненависти глаза. – Не надо никого допрашивать… автора текста можно определить заочно научным способом.
– По почерку? – Криво усмехается Троцкий. – "Завещание" записано Фотиевой в присутствии Крупской, это видно невооружённым глазом.
– Нет, не по почерку. Вы слыхали что-нибудь о частотном анализе текста? – Соперники промолчали, "демон" опускается в кресло. – А мне это по роду занятия положено, это раздел криптологии.
– "Пляшущие человечки"? – Спрашивает Сталин потянувшись за новой папиросой, а я спешу к окну и открываю форточку.
– Да, правильно… и ещё "Золотой жук", это если говорить о примерах частотного анализа из художественной литературы, – стараюсь не сбиваться на менторский тон. – но этот простейший метод не годится для нашего случая. Суть способа о котором я говорю состоит в поиске и вычислении так называемого "инварианта", присущего каждому автору. Наиболее часто употребляемым "инвариантами" для русского языка являются средняя длина предложений, средняя длина слов в предложении, частота употребления существительных, глаголов. Но наиболее перспективной, как выяснилось в последнее время, является частота появления в тексте служебных слов: предлогов, союзов, частиц и их процентное отношение к объёму выбранного текста. Для каждого автора этот параметр является уникальным и неконтролируемым им самим.
– Не верю я в это, – нахохлился Троцкий, отводя взгляд. – чтобы сдог каждого автора был настолько уникален и повторяем что ему можно присвоить уникальное число. Не верю.
– Как говорил Карл Маркс, "практика – критерий истины", – холодно замечаю я. – это если вы не доверяете работам академика Маркова, известного лингвиста… Кстати, несложные подсчёты вполне по силам любому грамотному человеку, знающему четыре арифметических действия.
– Скажите, товарищ Чаганов, – в чёрных глазах Сталина зажглись весёлые огоньки. – а можно ли таким способом обнаружить в тексте одного автора вставки, сделанные другим автором? "Насколько я понимаю речь идёт о характеристиках Сталину, Троцкому, Зиновьеву и Бухарину, которые Ленин (а может быть и не он) дал им в своём "Письме к съезду". Вопрос, конечно, интересный… Вообще-то для уверенного распознавания авторства желательно чтобы объём анализируемого текста был не меньше пяти тысяч слов"…
– Думаю возможно, товарищ Сталин, – охотно подыгрываю вождю. – тут ведь какое дело: нам же не нужно считать "инварианты" множества авторов? Как я понимаю речь пойдёт о трёх-четырёх подозреваемых, разного образования, пола, происхождения и писательского навыка?(Сталин довольно кивает головой). Для сравнительной оценки и вычисления образцового "инварианта" можно взять статьи,
– Хорошо, товарищ Чаганов, – вождь тушит папиросу в пепельнице и обращает тяжёлый взгляд на оппонента. – но это дело прошлое и пришёл я сюда не затем чтобы добивать лежащего. Как я сказал, суд скорее всего приговорит тебя, Лев, к высшей мере наказания. Политбюро не в праве отменить приговор, но отсрочить приведение его в исполнение вполне нам по силам…
Троцкий отрешённо смотрит в сторону, никак не реагируя на слова Сталина.
– …Решение может быть принято тайно, для всех вы будете расстреляны… – "демон" молча поворачивает голову и встречается взглядом с говорящим. – Вам, из тех кто примет моё предложение, будет предоставлена возможность написать свою последнюю книгу. Надеюсь что перед лицом смерти, ты не станешь писать очередной "жалкий пасквиль на товарища Сталина", не будет там "сверх-Борджиа в Кремле" и прочей пропагандистской шелухи…
"Стоп, а это как понимать? Всё-таки слушают мой кабинет? Определённо…. надеюсь что генератор белого шума работает".
– … хотя и это неважно. Пиши что хочешь, издана твоя книга всё равно не будет, по крайней мере, в ближайшие двадцать лет это никто не прочитает. Да и потом её смогут прочесть только историки…
– Почему я тебе должен верить? – Разлепил губы Троцкий.
– … Зиновьев поверил, – продолжил Сталин. – запросил в камеру кучу документов в камеру и ни одного не прочитав, накатал тысячу страниц самовлюблённого вздора. Без работы будущие историки партии не останутся.
– Как я понял от меня за это тоже потребуется услуга? – Продолжается "дуэль взглядов". – Я что должен как Зиновьев лизоблюдствовать перед прокурором и каяться что родился на свет?
– Потребуется. – Кивает вождь. – Политбюро постановило не проводить открытого процесса. Ты должен выступить под камеру в присутствии иностранных журналистов, признать своё поражение и призвать своих сторонников перед лицом грядущей войны прекратить борьбу против Советского Союза.
– Не против СССР, а против…
– Лев, ты не на митинге, – устало вздыхает Сталин. – если ты согласишься на моё предложение, то сможешь все свои мысли выразить в книге. Бухарин уже согласился, кстати…
Тень пробежала по лицу "демона".
– …Я обещаю, что она не будет уничтожена, а будет храниться вечно в материалах твоего дела.
"Непростой выбор: на одной чаше весов возможность в последний раз потешить своё тщеславие, на другой – жгучая ненависть к противнику, продление жизни против возможности умереть несломленным, позор или слава, скорее всего сиюминутные"?
– Мне надо подумать, Коба, – отводит взгляд Троцкий. – и…
"Всё, сдулся "Демон Революции"… испугался что за "любимцем партии" или "политической проституткой" окажется последнее слово"?
– … спасибо, что дал возможность попрощаться с сыном и поговорить с профессором Розановым.
– Думай, я не тороплю… – вождь тяжело поднимается со стула.
На письменном столе зашуршала о корпус закончившаяся магнитофонная плёнка.
– Товарищ Сталин, я не понял, – передаю ему бобину с записью разговора. – так мне заниматься анализом текстов?