Нам бы день простоять, да ночь продержаться!

Протасов Сергей Анатольевич

Максимально осторожно и тихо пересадив людей, капитан второго ранга Рихтер повел свой миноносец вперед. Ход держали небольшой, чтобы ни искрами, ни бурунами не выдать себя раньше времени. С кормы видели, как «Безупречный» и «Блестящий» так же тихо двинулись на северо-восток, заметно забирая влево, чтобы выйти к форту со стороны острова Сару.

До условленного времени начала атаки оставалось еще четыре минуты, когда в той стороне, где они скрылись из вида, хлестко ударила очередь «максимки». Моментально скомканная ночная тишина сразу разразилась еще и винтовочным залпом, а потом частой ружейно-пистолетной стрельбой, закончившейся мощным взрывом, огненно-красной вспышкой осветившим весь горизонт на юго-западных

румбах.

В этой вспышке, как на фотопластинке, отпечатались два низких силуэта с четырьмя трубами в ряд и что-то еще, едва возвышавшееся над волнами, почти закрытое клубами дыма и массой вздыбленной воды. Это что-то уже почти добралось до пологих скатов невысокого холма, которые жадно облизывали штормовые волны. В контурах самого холма выделялись резкие грани на вершине, явно не природного происхождения. Ничего больше разглядеть не успели.

Внезапность теперь была однозначно потеряна. С берега немедленно открылось сразу два прожектора, метнувшихся белыми лучами к подозрительным силуэтам. Но, не добежав до них, они уткнулись в борт «Быстрого», еще только начавшего пачкать пейзаж тяжелыми маслянистыми клубами, буквально выдавливавшимися из труб и сразу стелившимися низко над палубой, разливаясь за кормой клубящимся шлейфом, раздувающимся под напором ветра.

Следом за прожекторами ударили и пушки. Сначала четыре среднекалиберные скорострелки, расположенные на гребне высот за мысом Гошигозаки, с которого светил один из прожекторов. Потом, одна за другой, в дело вступили и тяжелые батареи правее и левее, выше и ниже.

Ручки машинного телеграфа сразу перекинули вперед до упора на самый полный ход. Командир, припав к амбушюрам переговорных труб, требовал, чтоб срочно давали дым. Что нужна завеса. Прямо сейчас. Их уже заметили! Плевать на все, но атакующую пару они должны закрыть.

О том, что заметили, в низах и так догадались. Грохот начавшихся близких разрывов там почти не слышали, зато прекрасно чувствовали. Узкий корпус миноносца ощутимо валяло из стороны в сторону от частой и резкой перекладки руля, а настил котельных поддавал в пятки от особо близких прилетов.

Понимая, что не успевают, мехи в кочегарках пихали в топки пропитанную мазутом ветошь, наплевав на неизбежные тучи искр, которые сразу за этим последуют, когда жирное тряпье, разъедаемое горячим пламенем, начнет расползаться на лоскуты и вытягиваться в дымоходы. Прекрасно осознавая, что этим притягивают к себе еще больше снарядов, именно этого и добивались. Понимая, что потом всю эту гарь, налипшую где не надо, придется самим же вычищать, если живы останутся. Подгонять никого не требовалось. Главное было именно сейчас дать побольше дыма, коль уже о нас тут все теперь знают.

Яркие вспышки залпов на берегу, видимые с мостика лишь в короткие мгновения, когда слепящий всех электрический свет убегал чуть в сторону, сливались с еще плясавшими в обожженных им глазах красными разводами. От этого многим казалось, что стреляющих пушек на берегу десятки. Фиксировать позиции в таких условиях было сложно. Скороговорки докладов и команд вклинивались в короткие паузы относительной тишины, не в силах перекрыть общий шум и грохот.

Время растянулось бесконечной чередой ожиданий падений снарядов, ложившихся совсем рядом, но пока мимо. Никто не знал – сколько еще продлится такое пока, но каждый делал свое дело, не обращая внимания на дзиньканье осколков и прочие опасные и «лишние» звуки и ощущения.

Уже после боя, разбирая хронометраж этих «плясок с бубнами», который, оказывается, скрупулёзно фиксировался вахтенным начальником, мичманом графом Кейзерлингом, выяснили, что прошло лишь две с половиной минуты. За эти бесконечные сто пятьдесят секунд тот же невозмутимый мичман Кейзерлинг насчитал не менее дюжины групп орудий разных калибров, «оголосившихся» с пушечного мыса. Хотя, конечно,

достоверность подсчетов в таких условиях вызывала сомнения.

К счастью, скорострелок, кроме первых четырех, больше не обнаружилось. Да и те скорострельными были лишь относительно прочих. Будь иначе – вряд ли удалось бы отделаться столь легко. А так, петляя под снарядами, как заяц перед борзыми, верткий миноносец смог избежать прямых попаданий тяжелых «чемоданов», а два настигших его от среднего калибра, хоть и пустили пар, заметно убавив прыти, ни остановить, ни потопить не смогли. Начав замедляться из-за падения оборотов на винтах, он резко вильнул влево, пропав с глаз в собственном дымном облаке, не дожидаясь, когда большие пушки смогут выстрелить по второму разу.

Его самая опасная задача с этого момента считалась уже выполненной. Оставалось только удержать это облако между фортами и батареей, недостроенной, но стрелявшей прошлой ночью. Для чего требовалось просто ходить галсами за только что созданной «ширмой», постоянно подновляя ее.

Угольной пыли в ямах было в достатке. Бункероваться после штормового океанского перехода, когда от постоянной резкой качки ее намалывает, как жерновами, пока не довелось, так что дальше можно обойтись только сжиганием этих отходов, экономя масло. Конечно, риск словить любой случайный снаряд из десятков, густо сыпавшихся сейчас в дым, еще оставался. Но это было уже терпимо.

«Безупречный» с «Блестящим» с реализацией ключевого этапа всего дела провозились гораздо дольше. Правда в относительно более спокойных условиях. После неожиданной стычки с караваном тяжелогруженых барж, направлявшихся от мыса Каннон к уже просматривавшемуся впереди острову, самый первый и наиболее рискованный этап сближения, возможно, с боеспособными артиллерийскими позициями, пришлось завершать рывком.

Началась эта стычка с окрика по-японски с головного буксира, а закончилась стрельбой и взрывом груза боеприпасов. После чего, взбив высокие буруны под кормой, оба эсминца ринулись вперед. Оставив совершенно без внимания уцелевшую японскую посудину, единственную из четырех, они устремились к уже хорошо видимой деревянной пристани, смотревшей в сторону острова Сару. А на юге уже гремело. И даже сверкало, но лишь тусклыми отблесками на тяжелых сырых клочьях туч, без устали терзаемых ветром. Обзора в том направлении не было никакого.

Как и условились, первым швартоваться должен был флагман. Но в темноте Матусевич совсем немного просчитался с моментом перевода машин на реверс, и его корабль теперь явно слишком медленно замедлялся, чтобы успеть притереться к причалу. В последний момент пришлось дать полный вперед, освобождая место второму.

Командовавший его десантной группой унтер, явно из матросов, тоже это понял. Он крикнул на мостик, чтоб правили к пирсу, сколь можно ближе, мол, на ходу сиганем, а там и отвернете. Успеете, а мы там делом займемся, и рванул к своим, подхватывая оружие и что-то крича на бегу.

Начальник отряда, досадуя на допущенную промашку, бросил рулевому, чтоб исполнял, а сам поспешил к леерам, глянуть, что получится. Едва успел, слишком быстро все раскрутилось.

Буквально чиркнув бортом по пеньковым кранцам, узкий корпус словно отскочил от настила. На пристань успели перепрыгнуть только десяток бойцов с самой кормы. И то трое свалились в воду, не устояв на ногах под тяжестью снаряжения, а еще один удержался чудом, едва успев ухватиться за кнехт.

Насколько было видно с мостиков, оставшиеся на пристани семеро бойцов в легкую смяли работавшую там группу, пытавшуюся обороняться за дощатой сторожкой и какими-то массивными ящиками. Выбрались на берег и свалившиеся, уже в одних тельняшках, зато со своими карабинами. Как-то умудрились их не потерять. Хотя вся остальная поклажа утонула, включая намокшую одежду и патроны.