Нам нужна великая Россия
Шрифт:
– Больше мне делать здесь нечего, - пожал плечами Михаил и направился прочь.
Все тот же лакей, цокнув каблуками по паркету, подал принцу шубу с алым подбоем.
– Храни Бог Россию, - только и сказал на прощание.
– Больше, видимо, некому.
Михаил Александрович при этих словах не повернулся к Столыпину. Да и обращался он, кажется, ни к кому конкретному. Да вот только...В этой фразе было все отношение принца к надеждам Столыпина на успех. Петр Аркадьевич понимал, что в этом отношении много верного, да только вот...
Едва Михаил скрылся из кабинета, как премьер-министр вздохнул. Натужно так, как во дни первой
– Что ж, милостивые государи. Теперь вся ответственность за судьбу Петрограда лежит на нас. Мы должны справиться, должны.
Столыпин, казалось, обращался к самому себе. Он смотрел только на расстеленную прислугой карту Петрограда. Прикидывал, что происходит...А происходящее совсем не радовало...
Примерно в середине совещания Занкевич обратился к Столыпину с предложением лично узнать настроение солдат, которые стояли в охранении у Зимнего.
– Непременно, узнайте. Только...
– Столыпин покосился на мундир Занкевича. Тот больше походил на штабного, паркетного генерала, к которому вряд ли прислушаются солдаты.
– Все уже придумано, - Михаил Ипполитович прекрасно понял этот взгляд.
– Возьму мундир павловцев, так меня быстрее примут за своего.
Столыпин довольно кивнул:
– Замечательная идея, ступайте, - и продолжил совещание.
Михаилу Ипполитовичу потребовалось едва ли больше пяти минут, чтобы истребовать нужную одежду и облачиться в нее. Несколько гвардейцев, бывших на первом этаже, с радостью предложили запасную форму, лежавшую в соседней комнате со сторожкой. Михаил Ипполитович оказался доволен столь быстро разрешившейся проблемой. Застегнув последнюю пуговицу, цокнув каблуками сапог (привычка - ее не отобьешь!), он направился прочь из Зимнего, на площадь. В голове проносились воспоминания из командования лейб-гвардии Павловским полком. Какие сражения!.. Какие подвиги!.. И все ради чего?.. Государь растерял последние крохи доверия, этом Михаил Ипполитович был совершенно согласен с Гучковым. Да и вообще... Телеграммы Алексеева говорили о развале армии. Чего можно ждать от такого правления? Необходимо утихомирить народ, ведь армия - это его часть, только вооруженная. Едва только тыл обретет то, чего желает, как на фронте будут достигнуты настоящие победы. В этом Занкевич теперь уже не сомневался.
Солдаты теснее жались к кострам, разведенным по всей площади. В иное время от бесчисленных огоньков, верно, рябило бы глаза, - но сейчас в темноте сверкало едва ли двадцать-тридцать очагов. Солдат было мало, очень мало. Они растягивались по всей длине до Адмиралтейства, а оттуда - к вокзалам. Еще теплилась - вместе с огнем - надежда на то, что подойдут войска с фронта. И если не дать восставшим занять пути, то верные престолу силу сразу же, прямо с колес, будут идти в бой. Во всяком случае, на это еще надеялись кое-какие офицеры. А вот солдаты!..
Занкевич шел мимо костров. И если у самых дверей Зимнего разговоры были веселые (ну, насколько было возможно в те минуты), люди храбрились, то чем дальше от дворца, чем глубже в холодную кровавую ночь, тем становилось хуже. Вот у какого-то костра сгрудились восемь, а может, десять стрелков, с унтерами. Они то и дело поглядывали в сторону Александровского сада. Чернота, сгустившаяся меж лысых деревьев, могла схоронить бессчетное число людей.
– А может, того? Пойдем отсюда? А? Знаю хорошее местечко, идти недалече...Хозяйка - солдатка, вдовая, но веселая! Пригреет!
– это был тот самый унтер.
Занкевич старался держаться как можно дальше от этого костра, но, видимо, зря: стрелкам не было никакого дела до офицера. Они, верно, только лишь по привычке бросали взгляды окрест, но чем темнее становилось, тем слабее становилось привычка.
– А что? Этак мы тут простоим...Мы тут сколько простоим, братцы, а? Да и зачем? Оно нам надо, я вас спрашиваю, надо, братцы?
– унтер не унимался.
Солдаты уже слушали его, развесив уши. Вчерашний студент, прошедший ускоренные курсы прапорщиков, выглядевший много моложе собственных подчиненных, - о, он был на высоте положения в те минуты! Чувствовал себя мыслящей глыбой, равной, а то и превосходящей самого Чернышевского с Оуэном.
– Нет, нам не надо! Здесь же как? Здесь народ поднялся, наши же братья-солдаты, рабочие, все, кто только может, вся мыслящая часть общества, вся лучшая часть народ!
Солдатам было приятно чувствовать, что они не одни. Если бы одни, да дали бы говорить унтеру? А сейчас, сейчас вся страна, получается против них пошла...Или, верно, они против страны? Да и оно все равно лучше в тепле, кто бы там кого ни бил по мордам... На открытой всем ветрам площади уж точно хуже, чем на Кирочной у той солдатки. Или где у друзей-товарищей, да хоть на Выборгской сторонушке!
– И вот сейчас мы за свободу сражаемся. А как будет у нас свобода, так и германца одолеем! Об этом все говорят, да! Все в этом уверены!
– унтер, вчерашний студент, был невообразимо доволен.
Еще бы! Ведь он - часть лучшей части общества! И народ, он рядом с народом, вот с этими солдатиками! А народ - с ним, это уж по глазам было видно!
Занкевичу сейчас бы вступиться, врезать для острастки по морде (пусть не по уставу, зато по правде) прапорщику, гаркнуть, приободрить нижних чинов, да только...
Как он будет бить человека, с которым был совершенно согласен?.. Может, потому вчерашний студент и не таился от офицер: чуял, что Занкевич - с ним.
Михаил Ипполитович почувствовал, что дело сделано. Он и так узнал больше, чем требовалось. Начни спрашивать в лицо того же прапорщика, он покажется верным престолу человеком, отойди на шаг - и в спину понесутся возглас "Доколе?!". В разговорах же промеж собой люди высказывали, что было у них на душе.
На душе у Занкевича, начальника военной охраны Петрограда, кошки на душе не скребли уже - выли во всю глотку, вырастая в тигров. Зачем было сражаться, если народ против царя? Гучков был прав, кругом прав...Дело Столыпина проиграно, проиграно окончательно, если у самого Зимнего ведутся такие разговоры, да еще - среди "надежных" частей!.. А он ведь предупреждал, предупреждал Хабалова! Говорил, что надо что-то делать! А что в итоге получилось?
Со стороны Певческого моста донеслись выстрелы.
"Вот что получилось!" - подумал Занкевич, возвращаясь в теплую сторожку. Он хотел сменить мундир, уже начал было расстегивать пуговицы - да передумал. Лучше остаться в этом, чем в форме начальника военной охраны. Уж офицера-павловца десятым делом тронут...
Занкевич не оглядывался назад, а потому не заметил, как тот самый унтер повел уже даже не озиравшихся стрелков к Александровскому саду.
Михаил Ипполитович изложил все, что думал, Столыпину. Премьер ненадолго замер. Он размышлял, что следует делать.