Нам всем не хватает сказки
Шрифт:
Та же участь постигла десяток оленей, и теперь вместе с бегущим впереди Аяном ушёл Ясавэй на своей упряжке в загробный призрачный мир. А тело на земле, не под нею, но хоть и не над землёй, как лежат те, кто в детских гробах.
От самокопания Ника отвлёк Влад, по-дружески закинувший свою руку на плечо парня.
— Завтра едем домой, здесь нам больше незачем оставаться, — Влад всё ещё кривился, когда приходилось двигаться или много говорить. Вообще-то Анур ещё пару дней назад настаивал на том, что Владу нужно срочно в больницу. Но Ник не мог тогда уехать. Никак. Тогда ещё он не представлял даже, мысли не допускал, что сможет оставить
Сколько раз за эти дни Влад, догадавшийся, почему Ник тоскливо и печально смотрит в сторону девушки, пытался образумить парня, донести, что своей упёртостью тот сделает только хуже самой же девчонке.
— Знаешь, что я понял, когда говорил с Полиной? — не спрашивал, а убивал Владислав, и Нику во время таких разговоров казалось, что он начинает своего продюсера ненавидеть. — Ты — её навязчивая идея, и она тебя не отпустит. А значит, она получит своё — Велоев уже начал об этом заботиться. И здесь я ничем не смогу помочь — даже эти чёртовы бабки было легче собрать, чем убедить Полину в том, что ты ей не нужен. Хочешь, чтобы твою черноволосую девчонку убрали с дороги так же, как всех, кто чем-то мешает Велоеву?
И Ник понимал, что его заставят. Найдут, на что надавить, как надавить, но заставят. И чем больше он обо всём этом думал, тем меньше внутри оставалось сил для сопротивления. Да и ненавидеть Влада по-настоящему он не мог — слишком уж ясно теперь осознавал, что этот человек для него сделал.
Поэтому повинуясь внутреннему, постоянному теперь напоминанию о долге перед Владом, Ник собирался — нет, не только собирался, но и искренне того хотел — отдать, отработать, вернуть. Любой ценой, даже ценой своей свободы. И они смогут, обязательно смогут снять с Влада висящую на нём теперь кабалу. Даже ценою чувств маленькой сладкой Ябне.
А ведь всё равно, несмотря на постоянные уговоры самого себя, что так будет лучше для всех, душа страдала, орала, ревела. Внутри болело, болело так, что каждая клеточка тела пропитывалась душевной болью, и это было невыносимо, потому что ощущалось физически. И вот тогда, наверное, когда боль достигла предела, мозг, спасая тело и жизнь, разбудил эту трусливую дрянь, очерняющую прелестную Ябне в глазах её Золотого Дракона.
И Ник был рад поддаться — так было проще и легче. Двумя руками ухватился за несвойственную его миру, а оттого отталкивающую картину: ещё горячий кровоточащий сосуд — только что блеявший олень уложен на хребет поверх насмешливо цветастой клеёнки, напоминающей кусочек жизнеутверждающей весны. Живот его вспорот и раскрыт, и в этом сосуде парует и плещется вязкое красное море. Нику плевать абсолютно на присевших рядом с сосудом людей — пусть они отрезают горячее мясо кусками и сырое его и кровящее отправляют в голодные рты.
Но вот у кого-то из рук принимает простую железную кружку Ябне и, наклоняясь, черпает из этого красного моря. И пухлые губы любимые ещё алее становятся, и вниз на одежду случайно капает ещё не остывшая кровь.
— Да, завтра едем. Хотя, нет. Влад, послушай, я знаю, что слишком много прошу, но… давай уедем сегодня. Давай как можно быстрее отсюда, иначе я просто свихнусь.
Взгляд Влада, который посмотрел после этих слов Нику в глаза, был долгим и сожалеющим, ведь его обладатель понимал сейчас молодого человека как никто другой. Он тоже постоянно отказывался добровольно от своей Снежной Королевы, выбирая долг, ответственность,
Потом Влад кивнул и отозвал Анура от вкушающих пищу людей, чтобы сообщить тому о принятом решении.
Когда мужчины крепили свои небольшие сумки к снегоходам, Ник старался не смотреть ни на Ябне, ни на её мать. Он так тщательно избегал встречи с их глазами, что был сам себе до крайности противен.
И даже тогда, когда снегоходы тронулись, а странный дом остался за спиной вместе со своей молодой хозяйкой, он не смог найти в себе силы обернуться. Так и не попрощался с девушкой, только молча и стыдливо попросил прощения у её ушедшего деда.
Ник хотел увезти с собою память не о сверкающих слезами чёрных, обвиняющих его в трусости и обмане глазах. Он хотел навсегда запомнить ту стеснительную скромную Ябне, какой она проснулась в его объятиях недавним тихим утром злосчастного дня — как горькое напоминание ему о том, что потерять можно больше, чем рассчитывал получить, если вдруг когда-нибудь прежний Ник захочет вернуться.
Или такую, какой он увидел её ещё час назад — спокойно пьющую кровь только что убитого животного, — чтобы напомнить себе, что они из разных миров. Что её не получится спрятать в скромной скворечной квартирке, чтоб прибегать украдкой и прятаться хоть ненадолго в нежных девичьих объятиях от реалий его будущей жизни.
Спустя какое-то время, а точнее — к вечеру следующего дня позади осталась не только холодная и враждебная к незнакомцам Хайпудырская губа, но и дом Анура в Нарьян-Маре, и сам этот северный город.
В машине Влада они ехали только вдвоём — внушавшего ужас поровну с омерзением мужчину со шрамом Влад отпустил на все четыре стороны ещё перед тем, как пошли рядом с мюдом провожать Ясавэя к его хальмеру. Отпуская этого человека, Влад понимал, что, скорее всего, подписывает ему смертный приговор — тому не выжить на таком холоде, если идти до ближайшего стойбища кочевником ему предстоит пешком, ведь снегоход ему никто не дал. Если еды ему также не соизволили дать.
— Лучше бы просто пристрелил меня, — со злостью выплюнул в лицо Владу человек со шрамом. — Я же загнусь в первую ночь.
Но в ответ Владислав усмехнулся:
— Я даю тебе шанс, какого ты не дал бы никому. А вообще, если честно, конечно, мне просто не хочется возиться с тобой, тащить в Москву, всё время переживая, не получу ли я от тебя удар по затылку. И пачкать руки о тебя я тоже не хочу. Поэтому бери свою сраную жалкую жизнь в свои руки и чеши отсюда, пока я… пока я не передумал и не закопал тебя рядом с твоим дружком.
И тот ушёл, озираясь неоднократно, — то ли надеялся, что его всё же пожалеют, то ли хотел запомнить приметы дороги, которая выведет его однажды к этому самому дому, чтобы он смог отомстить.
Но Ник почему-то был уверен, что больше никогда и никто не услышит об этом человеке со шрамом на правой щеке. Разве только когда-нибудь наткнутся кочевники на обглоданные хищниками останки кого-то, кто был очень давно человеком. Да и человеком ли?
— Песню для конкурса решили не менять? — спросил Ник, чтобы хоть как-то отвлечь себя от невесёлых мыслей, проносящихся в его голове в такт километрам дороги, бегущей под колёсами авто.