Намерение!

Дереш Любко

– Знаешь, зачем я ездила в Киев? Я хотела тебе сделать приглашение в Канаду! Я думала, мы весной поедем ко мне… А ты все испортил. Зачем, Петруха? Зачем ты начал говорить про эту память? Ты просто хотел казаться крутым, правда? Ты хотел, чтобы я тебя слушала с открытым ртом и просила еще?

– Нет, неправда! – Я отказывался верить своим ушам. – Неправда! Не-прав-да! Я рассказал тебе это, потому что это – часть моей жизни! И если мы живем вместе, я должен был раскрыть тебе эту тайну. Если бы ты поверила мне… ты же видела… А, ничего ты не видела. Разве что память видела.

Она взъерошила мне волосы:

– Память – это только память, малыш.

«Не называй меня малышом!» –

мысленно гаркнул я. Но разве Гоца виновата, что это действительно так? Я тот, кто я есть, а не тот, кем бы хотел быть, или тот, за кого себя выдаю. И тут махать руками неуместно. Гоца представляла себя моей старшей сестрой, которая уже повидала мир и прочно стояла на ногах. А я для нее беспомощный малыш, все еще там, внизу – гоняюсь за призраками. Для нее это useless. Мне же казалось, что все как раз наоборот. Это она там, внизу. Она гоняется за призраками. А я, Я!  – знаю про жизнь все и даже больше. Я знаю про глубину.

– Одной памяти мало, чтобы я могла поверить.

Пауза. Еле слышно шепчет:

– Обними меня. Мне так тяжело.

Мы обнялись, словно сироты.

5

Через некоторое время она почти беззвучно спросила:

– Но мы же можем быть вместе, разве нет?

– Без памяти – нет.

– Тогда сделай так, чтобы я про все забыла.

6

Мы еще немного посидели молча, держась за руки. Она подбирала слова, чтобы не обидеть меня, и это бесило больше, чем прямой удар.

– Солнышко, – мягко вымолвила она. – Разве тебе так уж важно постоянно думать про эти глаза? Про память? Так много земных вещей, с которыми можно быть просто счастливым. Ты неплохо чувствуешь живопись. Ты бы мог сам попробовать что-то рисовать…

– Рисовать?! Издевайся, издевайся! Но – не говори – со мной – как – с – больным!! – Я бил кулаком по колену, Гоца вздрагивала. Глядя перед собой, я отчеканил: – Ты – должна – поверить – что – существует – Нечто – Большее. Это самое главное! Ты должна поверить, что я знаю! Доверься, просто доверься и поверь, что ты точно так же можешь достигнуть этого. Каждый сам может убедиться в том, что Бытие Таинственно. Ты должна поверить, что каждое слово, которое я тебе сказал, – правда!

– Но это же выдумки, – прошептала она. – Этого не существует…

– НЕ ВЫДУМКИ, СКОЛЬКО РАЗ ПОВТОРЯТЬ! Я НЕ ВРУ ТЫ СЛЫШИШЬ, Я ТЕБЕ ГОВОРЮ, А ТЫ МЕНЯ НЕ СЛУШАЕШЬ, ТЫ, КОЗА БЕСТОЛКОВАЯ! ТЫ ДОЛЖНА МНЕ ПОВЕРИТЬ!

Не выдержал и сорвался. НЕ ВЫДЕРЖАЛ.

Как мгновенно стало тяжело! Какой гротескный, тяжкий маскарад я затеял, о горе!

Если бы мы могли в эту минуту перестать кривляться, изображать из себя всезнающих. Если бы мы могли в эту минуту отойти от заученных ролей. Посмотрели бы на себя сбоку, оценили нелепость претензий. Как бы я хотел, чтобы мы нашли компромисс.

Если бы я мог, я бы снова заплакал – на женщин это действует безотказно.

7

Я начал объяснять, что совсем не хотел обзывать ее, прости, прости, просил я. Пожалуйста, не сердись, котенок, давай забудем.

Но, кажется, это только затягивало невидимые петли. Гоца Драла почувствовала, что должна разорвать их первой.

– Ты понимаешь? – ломким полушепотом спросила она в последний раз. – Мне из-за тебя жить не хочется. А ты все свое. Даже не видишь, что я живая, рядом с тобой, здесь, и что ты мне тоже нужен здесь и сейчас.

Она

поцеловала меня в висок – повеяло легким ароматом табака и черешни – и встала. Совсем спокойная. Не то что я.

– Я пойду, – прошептала она, оставаясь на месте.

Я смолчал. Глаза щипало. Она глотнула воздух, чтобы что-то добавить, однако передумала и гулко сбежала по ступенькам. Тра-та-ра-та-та-та-та-там – второй этаж. Тра-та-ра-та-та-та-та-там – первый этаж. Зацокали каблучки по камню – Гоца, не останавливаясь, вышла на улицу.

Вот и все.

8

В следующую же минуту я услышал скрежет, звон битого стекла, шум и гам, – и громкий крик, и снова хруст разламывающегося бампера и вскрики прохожих. Я опрометью кинулся вниз, едва не запахав носом, притормозил ладонями. Выскочил на улицу.

В глазах почернело, шар слабости накатился на солнечное сплетение. В глазах почернело. Шар с шипением откатилася, и мир снова прояснился.

Ноги подкосились, я грузно осел на землю. Глаза не хотели видеть, и снова все обсыпалось в тяжелую, убивающую тьму.

Раз-два, бац-бац по морде. ЗАБЫТЬ. ЭТОТ ОТРЫВОК ЗАБЫВАЕМ

Распрощавшись с Гоцей, я пришел в кафе, и ко мне сразу же подбежала Вика, наша новая официантка. Сказала, что меня искал какой-то мужчина. Я сел возле стойки пообедать. Через несколько минут в кафе со стороны книжного отдела проник плечистый дядька в теплой воинской куртке. Это был мой брат Василь. Он изменился. Повзрослел. Запустил усы, как батя.

Василь приехал забрать меня. Неля, наша твистед систер, в субботу выходит замуж. Я рад видеть брата, а еще больше рад получить возможность на несколько дней сменить обстановку.

Дорога к Медным Букам. Все в тумане.

Брат заснул, опершись головой о запотевшее окно. Я тоже попытался заснуть, но чувствовал себя, как раненый зверь.

Раз-два, бац-бац по морде.

Мне помогает подняться какой-то армянин в дорогом пальто. Лежу возле ворот в «Синюю фляжку». Я же должен был этот отрывок забыть!! Снова накатывается страшное затемнение, чуть не падаю с асфальта. Мороз по коже. Я умираю.

– Ара, ты как? – спрашивает он меня. Такой смешной армянин, в кепочке, как из анекдота. Уголком рта жует окурок.

– Батя, дай затянусь, – сиплю я.

– Кури, дарагой, – улыбается он. Такой смешной армянин, с никелевой фиксой во рту. Помогает мне подняться на ноги. – Беда слючилась. Дэвушка под трамвай бросилась. Ты туда не хади, крови много. Ай-яй-яй! Не сматри, Богом прашу, дарагой! Куда ты?

Снова все осыпается. Все в тумане. 9

Я буду помнить, чего бы это мне ни стоило.

Буду помнить.

10

Армянин отвел меня к себе домой. Все в тумане. Как я очутился в этом незнакомом месте? Не помню.

Квартира казалась мне смутно знакомой – по крайней мере я с первого раза нашел выключатель в туалете. В гостиной я обнаружил свой рюкзак. Это напоминало запутанный сон. Откуда тут было взяться моему рюкзаку? Узнаю свои штаны, следовательно, это мои вещи.

Все в тумане. Оглушение.

Армянина звали Акоп, и я не понимаю, почему он меня привел к себе. Он спрашивал, как меня звать. Я ответил, что Цпрмцгр, но не имел ни малейших оснований доверять себе. Он спрашивал, где я живу, я не помнил. Он спрашивал, чем я занимаюсь, я не помнил. Не мог даже дважды повторить свое имя, все забывалось, все осыпалось в туман. Все в тумане. КТО Я? Память отслаивалась, как листовое тесто. Я не знал, где я и откуда, был только благодарен этому незнакомцу, что он такой доброжелательный.

Акоп попробовал привести меня в сознание коньяком, но я немедленно вывернул выпитое в умывальник. Кишки завязались в узел.

В башке нарезка памяти