Намерение!
Шрифт:
Я промолчал.
– Он хорошо играл в шахматы, – сказал он. – Чудак. Совсем на тебя не похож.
Снова я не знал, что ответить.
Юрович поднялся, пошел в хату. И вернулся уже с липкой трехлитровой банкой меда.
– Твой дедушка стихи переводил, – бросил Юрович. – Не какие-нибудь. А по-испански написанные.
Я за ним в свое время наблюдал, так сказать, для государственных целей.
Я кивнул.
– Я никогда не любил стихи. Но дедушку твоего уважал. И я бы не сказал, что он был чокнутым, как некоторые считают.
Я снова кивнул.
– Иногда он читал их мне, эти стихи. Мне понравился один. Он мне переписал этот стих на бумажку, чтоб я мог себе перечитывать. На, это тебе на память о дедушке.
Юрович дал мне старый-старый, потертый листочек из тетради в клеточку, сложенный вчетверо. Аккуратно, чтобы тот не распался
Я поблагодарил – осторожно, как мог, чтобы не сбить тонкой настройки между нами после игры в шахматы. На этом наша встреча закончилась. Что она означала, я не знал. Может быть, ничего.
12
Лето проходило – в синем небе. В запахе прелого сена и свежескошенной травы. В хлопьевидных облаках, кучевых и перистых, бежево-голубых в лучах солнца на закате.
Как отблагодарить цветы за то, что они пахнут?
Раз в неделю – так у нас уже повелось – мы встречались с Юровичем у него за шахматной доской. Я боялся о чем-то заговорить со стариком, не зная, что у него на уме. Да и что я мог ему рассказать? Он оказался даже менее разговорчивым, чем я предполагал. Порой у меня возникало ощущение, что все это уже когда-то было: мы сидели с кем-то вроде этого старого милиционера за неспешной игрой в шахматы и молча переставляли фигуры. Это было хорошей реабилитацией после всего, что случилось весной – Гоца, Гагарин… кафе.
Порой мне казалось, что этот старый человек в своем молчании точно так же предчувствует, как где-то совсем рядом он проживает последние дни своей другой жизни.
Порой я видел, как над нами и нашими шахматами рассыпались июльские звезды. Тогда я понимал, что означает космос: космос – это предчувствие.
«Мы видим звезды, – думал я, – а что видят звезды?»Я часто перечитывал поэтический отрывок, который мой дедушка выписал на отдельном листке бумаги для своего друга, который не любил поэзию. Это был перевод строфы средневекового католического святого Ивана Креста [8] . Сверху на листочке было: «Петру от Ивана в знак дружбы», ниже – название: «Беседы о Любви и Свете». «Петру от Ивана…» Это посвящение производило странное впечатление. Перечитывая его, каждый раз напоминал себе, что имелся в виду Петр Пантелеевич, а не я.
пять условий для одинокой птицы:
первое – до высшей точки она долетает;
второе – по компании она не страдает,
даже таких птиц, как она;
третье – клюв ее указывает в небо;
четвертое – нет окраски у нее определенной;
пятое – и поет она тихо-тихо.
13Август – перегруппировка. Кто я, где я. Новый импульс к поиску. Новый приток заинтересованности. По правде говоря, единственное, что действительно принадлежало мне в этом мире – это заинтересованность, и больше ничего. Поэтому я снова приложил любопытство к новым открытиям.
Снова почувствовал дыхание полнокровия, запал. Желание начать все с чистой страницы. Желание узнать, а что там, за буераком?
Были другие миры. Небезопасные, заполненные чужеродностью и одиночеством. Я пил из них силу и нес ее в своих венах на Землю. Их сила делала меня иным.
14В духе смирения, без горячки и спешки, миновало лето. С обнадеживающей периодичностью мое спокойное настроение переходило из количества в качество. И тогда – кукареку! – я встречал глазами новый мир.
Красный мир иногда приближался ко мне. Я знал, что стоит его пропустить, как пропускают неудобный автобус, и меня понесет в место более ласковое. По сравнению с другими пространствами, куда меня бросало (как, например: мир кусачей паутины, мир висящих кубов, мир поющего пламени), это место устроено во многом так, как и наша реальность. Более того, именно там мне чаще всего встречались живые существа.мир пурпурных небес Под лиловым небом этого мира попадались действительно химерные существа. Некоторые из них напоминали длинные грузовики с обтекаемым футуристическим кузовом. «Грузовики» были словно высечены из какого-то кристалла – зеркальная поверхность сиреневого цвета, четкие грани. Однажды я видел такой «грузовик», что гнал с невероятной скоростью. Когда мы поравнялись, «грузовик» «глянул» на меня
Этот «грузовик» – что-то действительно чужое человеку, действительно далекое. В сиреневом прямоугольнике фронтальной грани отразилась моя фигура, лиловое небо и бледные скалы за спиной. Я почувствовал невыразимо далекий интеллект этого существа, а оно, бесспорно, почувствовало мое чужеродное присутствие. Но кроме того, что мы заметили друг друга, больше в нас ничего общего не нашлось, и «грузовик» быстро исчез.
Теперь я допускаю, что такие «грузовики» окутаны дымкой собственного времени или же создают своим присутствием деформации в моем, человеческом времени. Наши мимолетные встречи всегда оставляли впечатление различия временных потоков: с одной стороны, зрительный контакт продолжался несколько секунд – «грузовики» носились с завидной прытью и редко отвлекались от своих дел. С другой стороны, в момент, когда мы замечали друг друга, проходило не менее пяти минут интенсивного (но никак не формализованного) обмена впечатлениями по поводу общего присутствия в этом мире.
15
Я наблюдал, как влияют «ходки» на меня, а также на свойства времени и места, откуда эти ходки делаются. Например, в комнате, где я спал и откуда совершал большую часть переходов, время текло по-другому, чем на первом этаже возле бабушки: оно обладало пластичностью, которая чутко отзывалась на мои потребности. Бабушка тоже меняла качества времени и пространства, поскольку и она была «медленным путешественником» в Вечность. Только вокруг нее пространство имело привкус пепла. Моя комната порой наполнялась насыщенным ароматом, чем-то средним меж озоном и мятой. Запахом бесконечности.
Тело тоже стало другим. Коснитесь как-нибудь тела пешего путешественника, оно скажет вам много всего.
Мы то, что мы едим. А также то, что пьем, чем дышим, где живем. Существует непрерывный метаболизм. Из окружающего мира человек получает материал для строительства тела – на атомном уровне мы постоянно обмениваемся со средой энергией и материей. Опосредованным образом человеческое тело является производственной функцией места проживания:
Т= f (M),
где Т – суммарное тело, М – совокупное влияние среды проживания (географическое положение, экология, продукты питания etc), а f – функция превращения М в Т , процесс взаимодействия с окружающим миром, жизнь. На мужицком языке это звучит так: человек, который живет в определенном месте, так или иначе и есть это место. Аналогично и в моем случае. Я строил свое тело из материала миров, в которых проводил время. И хотя я выглядел так же, как и раньше: две ноги, две руки, голова, два уха – кровь моя уже стала иной. Между миром людей и мною появились чисто биохимические отличия.
16
Я был в Хоботном, глубоко в полях. Садилось солнце. То было ласковое, летнее солнце, время, когда дело идет к осени. Я видел, как с полей взлетают один за другим аисты. Подгибают смешные длинные ноги, взмахивают крыльями и делают медленные круги над полями.
Солнце заходило и разрисовывало небо в глубокие, бесконечные цвета янтаря и синевы. Небо было чистым и глубоким, как это водится в августе, и аисты, курлыкая, один за другим поднимались в воздух. Далеко-далеко чернели силуэты старых деревьев, и сухие стебли возле моих ног едва-едва шевелились от вечернего ветерка. И полевые пташки заводили свои песни, то одна, то другая, а потом все – только та маленькая птичка, что так высоко-высоко поднимается над землей и поет сама для себя, тихо-тихо.
Я смотрел прямо на солнце – мягкое, розовое, земное солнце – и, может быть, это от его света у меня слезились глаза. Может быть, это было только солнце.
Я благодарил и плакал.
Глава XI Основы ракетостроения. Чернотроп
1
Раньше я не знал, что есть вещи, которых не пояснишь другим. Но все равно снова приходится базарить об абстрактном.
2
Разве мог я и дальше считать себя тем, кем я был раньше? Оставался ли я Петром Пяточкиным?