Намеренное зло
Шрифт:
– Насколько неприятное?
– полюбопытствовала Лера просто из желания растравить раны мужа.
– Очень плохо или очень-очень плохо?
Александр ее намерения понял, но от ответа увиливать не стал.
– Внутри пусто. Нет ничего, и от этого периодически пропадает желание жить.
– Это-то вы когда успели понять?
– Я читал про такое.
– То есть привязывать вас к стулу и оглушать заклинанием успокаивающим пока рановато?
– Вроде того, - усмехнулся Александр.
– И волшебства вы все-таки не лишились?
– допытывалась Лера, баюкая руку перед самым носом мужа.
– На вас просто заклинание?
–
– Но раз это заклинание, его можно снять.
– Можно. Но, боюсь, это под силу немногим. И уж точно не тебе.
– Попросить кого-нибудь другого?
– Лера не стала лезть в бутылку. В ее интересах было вернуть ему волшебство и как можно скорее.
– К сожалению, и тут все не так радостно.
– Вздохнул Александр и рывком поднялся с диванчика, отказываясь вдаваться в дальнейшие объяснения.
– Ладно. Утром договорим. Свободна.
Лера не поверила, что так легко отделалась и на всякий случай спросила:
– А... я?
– Что ты?
Александр уже ковырялся в бумагах и даже головы не повернул. Он снова был предельно собран, сосредоточен, будто ничего и не произошло. Будто не он еще недавно разорялся и орал, как сумасшедший. Лера поднялась с диванчика и устремилась к двери - не нужно ему признание, ей же лучше.
– Нет, ничего. До свидания.
– И как так вышло, что она чувствует себя виноватой, хотя виноват кругом ее муж?
– Я же сказал - договорим утром, - бросил ей в спину Александр.
– Значит, утром разговор продолжится. У меня срочные дела образовались.
– Да идите вы...
– прошептала Лера сердито и закрыла за собой дверь.
***
Врач прибыл на удивление быстро - мать могла быть очень настойчивой, на грани угроз и шантажа, но всегда безукоризненно вежливой. Врач -- чистокровный человек, дородный мужчина с глубокими морщинами вокруг рта и забавной проплешиной на затылке - показался Матвею страшнее разъяренного дракона. А все потому, что зайдя в спальню к пациенту и поставив небольшой чемоданчик на пол рядом с кроватью, он осведомился о жалобах больного.
Матвей в это время лежал в кровати и пытался осознать себя - в настоящем, в пространстве и времени, в своем теле, в своей голове. Темнота скрылась, наведя в его мозгах свои извращенные порядки. Как только Матвей немного пришел в сознание, то перебрался на кровать, потому что пол был ужасно жестким, да и поза, в которой распинала его темнота, годилась лишь для мазохистов. Кое-как собрав в кучу конечности, Матвей заполз на мягкий матрас, зарылся с головой в одеяло и задышал там - бурно, облегченно.
Боль почти прошла, и вернулась некоторая ясность мышления. Рассеялся туман, и Матвей задумался, что с ним происходит. В который раз он вспомнил все теории, свои на них возражения, возвел еще несколько догадок в ранг абсолютной истины, а затем с удовольствием их разрушил. Ни к кому мало-мальски достойному выводу Матвею прийти не удалось - все казалось размытым, зыбким, неубедительным. Все было не так. И не то. И как найти то самое - не придумывалось.
А тут еще доктор... Он пришел, и Матвею пришлось вылезти из-под одеяла, встретиться лицом к лицу с очередными неприятностями. Это было поистине невыносимо. Он боялся и одновременно стыдился своего страха - мама в детстве не уставала ему повторять, что взрослые ничего не боятся; вслед за этим он начинал корить себя за
"Он знает! Он обо всем догадался!
– Матвей стиснул кулаки и прикрыл глаза, чтобы нельзя было прочитать его мысли, которые вдруг принялись скакать в голове, как припадочные блохи.
– Как быть? Как выбраться из всего этого?"
Не дождавшись ответа, врач поинтересовался - на сей раз у Алевтины Григорьевны - где можно помыть руки. Она показала и каменным изваянием застыла у кровати сына. Когда врач вышел из ванной, то повторил вопрос:
– На что жалуемся?
Вид у врача был усталый, можно сказать, затюканный и безразличный ко всему. И еще Матвею показалось, что врач несколько брезгливо усаживал свой зад на его, Матвея, стул. Не любит волшебников? Впрочем, чего еще ожидать от людишек? Кроме сознательной ограниченности мышления и бесконечной потребности ублажать свое эго. "Не забыть бы в стирку кинуть то полотенце, которым он руки вытирал", - машинально подумал Матвей и тут же принялся гадать, каким именно полотенцем пользовался доктор. Спустя полминуты Матвей пришел к выводу, что постирать придется все полотенца. Так надежнее. Он бы еще и обивку на стуле поменял, если бы это не вызвало у матери вопросов.
– На что жалуемся?
– спросил доктор в третий раз, но Матвей так глубоко погрузился в разговор с самим собой, что даже не услышал его. Но это и понятно, и простительно - разговор, внутренний, сокровенный - был слишком важен.
Просто в тот момент, когда врач придвинул стул к кровати поближе, Матвей осознал, что врач несет зло. Оно сочилось из его глаз, оно выглядывало из-за его плеча, ореолом окружало его голову, показывало язык, дразнилось - мол, поймай, уничтожь, если хватит сил. А иначе я сожру тебя! Выглядело это зло размытым чернильным пятном - волшебник видел похожие на картинках в детстве. И Матвей ежился, дергался, пугался, стоило врачу сделать малейшее движение; он так увлеченно спорил сам с собой, стоит ли говорить об этом матери, и как сделать так, чтобы мать поверила его словам, что вообще забыл, что у него что-то спрашивают. Повисла длинная, неловкая пауза.
– Что с тобой, Матвей?
– произнесла, наконец, Алевтина Григорьевна, и его как ледяной водой окатило.
Он перестал беззвучно шевелить губами, резко выпрямился, напряженно уставился в одну точку - где-то в районе собственных коленей, задрапированных одеялом - и ответил неестественным тоном:
– Все нормально, мама. Просто... отравление.
– Да что ты заладил - отравление, отравление!
– вспыхнула мать.
– Ты не врач, не можешь поставить диагноз. Правильно я говорю?
Настоящий доктор пожал плечами, не споря, но и не соглашаясь.
– У него сегодня какое-то странное настроение, доктор. Но вы и сами видите.
– Мать по привычке взяла слово.
– Хотя... не только сегодня. Уже с неделю, наверное. То падает без причины со стула, то есть отказывается, теперь вот с работы ушел раньше положенного времени. Вы можете такое представить? Уйти с работы!
Врач поперхнулся и осведомился:
– А... это важно? Про работу?
– Ну, разумеется!
– воскликнула Алевтина Григорьевна.
– Мой сын никогда не уходил с работы раньше времени - это неправильно. Он великолепно воспитан и обладает, помимо прочего, развитым чувством ответственности. Он бы не оставил свой пост без серьезных на то причин.