Наместник
Шрифт:
— Ну, что же ты прыгай!
— Ненавижу тебя! — вскричала я и выхватила меч. Сделав прыжок, я тут же нанесла удар.
Гавр легко увернулся от него, даже не спеша атаковать. За первым моим ударом пришла растерянность, и наместник тут же без суеты перехватил инициативу и стал методично наносить легко предсказуемые удары. А я отражала их, только это я и умела. Холод больше не мучил меня и страх тоже. Я восстанавливала в памяти движения рук и корпуса, угол удара, упор, поворот. Гавр не нападал, а словно испытывал меня на прочность. Но вдруг он обрушил довольно-таки сильный удар, и я едва не лишилась
— Отличная реакция, — заметил наместник и стал медленно ходить вокруг меня, выбирая момент.
В его глазах засверкали искры азарта. Он вошел в раж и начинал биться серьезно. И это значило, что пришел мой конец. Нерешительности больше не было в его взгляде, а лишь уверенная сосредоточенность и боевой запал. Приговор был произнесен, и теперь только осталось исполнить его. Ни сожаления, ни сочувствия, ни мук совести. Да, я не соперница ему, а лишь небольшая помеха, которую несложно устранить. Вот и все… И где же та первородная дочь Земли, которая всегда побеждает? На чьей она теперь стороне?
Я остановилась и резко отошла в сторону.
— Все! С меня хватит! — закричала я, отбрасывая меч.
— Не хочешь умереть достойно? — удивился наместник.
— Да с чего ты вообще взял, что я хочу умереть?! И вот еще, скажи-ка мне, где твоя удивительная прозорливость и доскональное знание человеческой души?! Ты что, так и не понял: не нужно мне никакой власти! Никакого бессмертия и силы! Ничего этого!
— В самом деле? И что же тебе нужно?
— Ты! Ты мне нужен! Потому что я тебя люблю! — неожиданно для себя выкрикнула я охрипшим голосом и закрыла лицо ладонями.
Снова налетел ледяной ветер и просквозил меня, растрепав волосы и полы плаща. Как мне хотелось тогда прижаться к нему, такому большому и теплому, чтоб согреться и успокоиться. Но передо мной стоял бессердечный истукан. Он оторвал мои руки от лица и попытался поймать мой заплаканный взгляд.
— Что ты говоришь? Что ты?
— Ты ведь знал, чего добиваться, да? Верно угадал.
— Ты, действительно, думаешь, что я нарочно влюбил тебя в себя?
— Ты бесчувственный и злобный монстр. Я тебя ненавижу.
— Ты себе противоречишь.
Он стоял так близко, что я чувствовала его тепло, и держал меня за запястья, не позволяя снова скрыть глаза.
— А хуже всего, что я, как последняя наивная дура, — попыталась произнести я, но слезы нещадно душили меня, и лишь спустя пару минут я смогла закончить фразу. — Как одержимая надеялась, что и ты меня сможешь полюбить.
— Я не могу.
— Да, я понимаю, — сказала я, размазывая слезы по щекам. — Я давно поняла это. Но ты ведь знаешь, каковы мы, люди. Всегда питаем глупые надежды.
— Нет. Ты ничего не понимаешь. Я не человек. Я не могу просто любить, как смертный.
— Ну, почему?
— Я обязан всегда сохранять хладнокровие, иначе не смогу править.
— Только бесчувственный может править миром. Понимаю.
Я попыталась отойти от него, но он все еще крепко держал меня за руки.
— Постой. Я хочу, чтоб ты знала: если бы я мог себе это позволить, я бы полюбил тебя. Веришь?
— Нет. Не верю. И не нужно мне больше ничего объяснять и оправдываться. Оставайся таким, какой ты есть. Видимо, это и в самом деле должно быть так.
Когда я сообщила Лютому Князю о своем решении отказаться от власти и вернуться в свой мир, он нисколько не удивился.
— Ты ведь понимаешь, какая это ответственность? К тому же ты все слишком близко принимаешь к сердцу. Для наместника это плохое качество. Может быть, ты достаточно благоразумна для силы, но слишком мягкосердечна для того, чтоб обладать властью.
После этого ко мне подошел Урфо и пригласил следовать за ним. Гавр стоял у меня за спиной. Когда меня уводили, я оглянулась, всеми силами памяти, стараясь запомнить его, в последний раз наглядеться, унести с собой. А он смотрел не на меня, а вперед, туда, где на троне восседал его повелитель с черными крыльями за спиной.
Перед самой дверью я вдруг вспомнила о важном. Быстро сняла с руки кольцо и, не зная, что с ним делать, обронила. Оно покатилось по залу, словно замедлив время расставания. Я, как загипнотизированная смотрела, как оно перекатывается и, падая, долго не может остановиться и вращается со звоном, отдающимся в самой глубине моего сердца.
Дверь закрылась, и я не успела в последний раз взглянуть на Гавра. Не осознавая своих движений, с опустошенной головой и безразличным сердцем следовала я за Урфо. Мы спускались по крутой лестнице, не помню сколько времени. Мелькал какой-то свет перед глазами, наверное, это были факелы или фонари, освещавшие путь. Урфо не произнес ни слова за все время, и только когда он открыл какую-то дверь, я очнулась от оцепенения. Это была пространственная дверь, за которой я увидела трухлявый мост через Черную речку.
— Прощайте, сударыня, — сказал Урфо.
Я не ответила и, не оглянувшись, направилась к дому.
Было ранее утро, может быть, пять или шесть часов. Осенняя морозная свежесть не бодрила меня. Я лишь зябко ежилась, ведь в сердце прочно засела ледышка. Я была уже на своем месте. Я принадлежала теперь только этому миру. Только здесь я могла теперь чувствовать себя своей. Только здесь был теперь мой дом.
Очень быстро и без единой мысли в голове я пересекла убранное поле. Никакие чудеса больше не поджидали меня здесь, никакие опасности или злоключения. До автобуса оставалось еще полчаса. Я откопала свой чемодан и спрятала туда единственное, что мне осталось в память о Дремучем Мире — меч. И тут вдалеке, у леса вспыхнуло яркое зарево. Это загорелся старый мост. Огромное пламя охватило его целиком, и через минуту он превратился в прах. Больше уже никто и никогда не может попасть на Ту Сторону. И больше никогда… никогда я не увижу его…
Коснувшись боли вековой,
Душа сожженная ослепла.
И нет надежды никакой
На возрождение из пепла…
В мутных городских сумерках, где-то в недрах старых хрущевских построек, слышался приглушенный стон, сдавленный крик, топот и возня. Никто из обитателей бетонных коробок, высовываясь из окон, не хотел вмешиваться в происходящее.