Нападающий

Хуанг Ана

Пока Ашер принимал душ, а я ждала, когда привезут мои вещи, я перезвонила родителям. Наконец-то у меня появились силы поговорить с ними, и я не хотела усугублять их беспокойство своим молчанием.

Сначала я позвонила своему отцу. Он, должно быть, ждал моего звонка, потому что взял трубку после первого гудка, хотя обычно мне требовалось несколько попыток, чтобы до него дозвониться (он был большим сторонником цифровой детоксикации).

— Скарлетт. — Его обеспокоенный голос раздался по телефону, и мои глаза защипало от волнения. Я и не осознавала, как давно мы не разговаривали. — Как дела, ma cherie (прим.

милая)?

— Я в порядке. Я только что выписалась из больницы. — Я объяснила ему ситуацию. — Мы останемся в отеле, пока все не уляжется с прессой.

— Пресса. — Мой отец издал звук отвращения. Его мнение о прессе было чуть выше его мнения о политиках (которых он презирал) и ниже его мнения о фастфуде (который он считал мерзостью). — Пресса – стервятники, — сказал он, полностью перейдя на французский. — Их работа быть настолько ужасными, насколько это возможно, чтобы получать отзывы. Не слушай ничего из того, что они говорят.

— Я постараюсь этого не делать. — Я выдавила из себя улыбку, хотя он меня и не видел. — Как ты себя чувствуешь? Бедро все еще беспокоит?

— Сейчас все в порядке, но, знаешь, летом было так ужасно. — Мой отец тяжело вздохнул, и, несмотря на обстоятельства, моя улыбка стала искренней. Жан-Поль Дюбуа был просто драматичен. — К счастью, твой брат был здесь, чтобы помочь, иначе я бы застрял с медсестрой один. Представляешь? Я, один на один с незнакомцем двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю в моем доме? Ба!

— Правда? — Я еще сильнее прислонилась к изголовью кровати. — Винсент сказал, что тебе медсестра понравилась через некоторое время.

— Что? Что он сказал? — голос отца звучал взволнованно. — Не слушай брата. Он должен больше заботиться о тебе, а не о том, нравится ли мне моя медсестра. Для этого он и нужен.

— Папа, он здесь, чтобы играть в футбол, а не заботиться обо мне, — сказала я, взглянув на дверь ванной. Ашер все еще был в душе. — Мне не нужна забота. Я взрослая.

— Взрослая, которая была госпитализирована, а теперь ее фотография во всех новостях. — Я вздрогнула, а мой отец снова вздохнул, когда я не ответила. — Извини, если я звучу грубо, ma cherie, но ты должна понять, почему я волнуюсь.

У меня сжалось горло от того, как смягчился его голос. В его глазах я все еще была его маленькой девочкой, но он больше не мог унять все мои раны объятием и поцелуем. Это время прошло, и мы оба это знали.

— Я понимаю, и я знаю, что я совершала ошибки, — сказала я. — Но я их исправляю. Не беспокойся обо мне слишком сильно, ладно?

— Это в природе родителя – беспокоиться. — Тем не менее, мой отец не стал настаивать на этом. — Если внимание станет слишком сильным или если тебе понадобится отдохнуть от города, ты всегда можешь приехать и пожить у меня. Париж в любом случае лучше Лондона.

Еще одна улыбка мелькнула на моих губах.

— Спасибо. Я скоро приеду к тебе. Просто... только не сейчас, ладно? — Я не могла сбежать во Францию и притвориться, что моих проблем не существует, как бы мне этого ни хотелось.

Мы говорили еще несколько минут, прежде чем я повесила трубку, сделала глубокий вдох и позвонила маме. Как и ожидалось, она была вне себя.

— О, милая, — сказала она после того, как

я дала ей то же самое резюме, что и своему отцу. Казалось, она плакала. — Я знаю, как много для тебя значит этот спектакль, и ты знаешь, как я рада, что ты снова танцуешь, но ты должна заботиться о себе. Я больше не в Лондоне, чтобы присматривать за тобой, и я просто... — Я практически слышала, как она качает головой и шмыгает носом. — Я не хочу, чтобы ты снова навредила себе.

— Поверь мне. Я усвоила свой урок, — сказала я. Я ненавидела заставлять ее волноваться, но я также ненавидела, как все в моей семье иногда обращались со мной по-детски. — Я знаю, что в будущем не стоит так сильно напрягаться.

Наступило долгое молчание, прежде чем моя мать заговорила снова.

— Ты уверена, что хочешь остаться в спектакле? Может быть, было бы лучше, если бы... — Она замолчала, но ее чувства были ясны.

Я выпрямилась, мое сердцебиение участилось. Моя мать всегда была моей самой большой поддержкой, когда дело касалось балета. Она была опустошена, когда мои врачи сказали, что я больше никогда не буду танцевать профессионально, и я знала, что часть ее тайно надеялась, что я каким-то чудесным образом выздоровею, чтобы моя карьера могла продолжиться с того места, где я остановилась.

Чтобы она предложила мне выйти из спектакля... она действительно волновалась. Я должна была знать, когда она даже не подняла вопрос об Ашере. Обычно моя личная жизнь была на первом плане ее мыслей.

— Я уверена, — сказала я твердым голосом. — Осталось всего несколько месяцев. Я могу это сделать. Я должна.

Если бы я ушла, вся моя тяжёлая работа была бы напрасной. Меня бы просто так госпитализировали. Я отказывалась позволить этому случиться, особенно когда от моего выступления зависело так много. Мне нужно было доказать себе, что я могу это сделать, хотя бы в последний раз.

— Хорошо. — Моя мать, должно быть, услышала решимость в моем голосе, потому что она не стала спорить. Однако ее вздох содержал множество беспокойств. — Просто обещай мне, что будешь лучше заботиться о себе, ладно?

— Я сделаю это, — сказала я, когда дверь ванной открылась и вышел Ашер. Я слегка улыбнулась ему, и он ответил мне тем же. — Я обещаю.

Сказать, что тренер был зол, было все равно, что сказать, что гора Этна иногда становится немного острой. Он был, проще говоря, в ярости.

Это был понедельник после матча с «Холчестером». Скарлетт и я все еще ночевали в президентском номере «Эшворта», и когда я прибыл на тренировочную площадку «Блэккасла», папарацци уже были в полном составе. Мне придется провернуть маневры, достойные МИ5, после тренировки, чтобы они не увязались за мной в отель.

Однако я бы предпочел иметь дело с папарацци, чем терпеть гнев тренера.

Я не знал, что лицо может менять столько оттенков красного за столь короткое время, но он доказал, что мое предыдущее понимание биологии неверно. Когда оно достигло особенно завораживающего оттенка пурпурного, я забеспокоился, что мне придется добавить убийство моего тренера в список обид, которые некоторые члены общественности имели на меня.