Наперегонки со смертью
Шрифт:
– Что вам угодно, молодой человек? – строго и резко спросил он вошедшего, но Банда не был уверен, что Владимир Александрович узнал его. Отец Алины смотрел на парня совершенно отрешенными, невидящими глазами.
– Владимир Александрович, я хочу, чтобы вы рассказали мне, что произошло.
– А, это ты... – и вдруг что-то переменилось в генерале, и он закричал, срывая на Банде всю ярость и ненависть, кипевшие у него в душе:
– Чего ты приперся? Ты что, не понял, что я не хочу тебя больше видеть в своем доме? Вон отсюда, щенок!
– Прекратите! –
Банда говорил уже спокойно и проникновенно, и Владимир Александрович взял себя в руки, жестом предложив Банде устроиться в кресле напротив.
– Вы слышали, что случилось с Алиной?
– Только то, что ее кто-то украл. Мне это сообщила Настасья Тимофеевна.
– Да, ее похитили.
– Кто? Где? Во сколько? При каких обстоятельствах? Где находился в момент похищения Анатолий, телохранитель, и где он сейчас?.. Владимир Александрович, вы же взрослый человек, тем более в какой-то степени военный. Вы же понимаете, что для того, чтобы предпринять что-то, мне нужна полная информация, – теперь Банда говорил уже совсем мягко, попросту уговаривая несчастного отца. – Вы что-нибудь знаете?
– Очень мало. Только то, что сообщила милиция.
– Что они сказали?
– Это случилось около одиннадцати утра, у ГУМа, прямо у входа. С утра у Алины болела голова, и она поехала развеяться. Решила сделать какие-то покупки – и вот пожалуйста!
– Рассказывайте дальше, Владимир Александрович! – Банда просто сгорал он нетерпения: из генерала приходилось вытягивать каждое слово.
– Они с вашим охранником уже выходили из ГУМа, когда к ним резко подскочили какие-то люди, плеснули этому парню кислотой в лицо, схватили Алину и увезли. Вот и все. Больше ничего не известно.
– Где Толик?
– Не знаю... – немного удивленно ответил отец девушки, явно пораженный тем, что можно интересоваться еще чем-то, кроме местонахождения его дочери.
– Ясно. Кто вам звонил?
– Какой-то следователь из отделения номер... – Владимир Александрович покраснел. – Если честно, я не знаю, из какого отделения. Не знаю, какой следователь. Мне было, "сами понимаете, немного не до этого.
– Да, конечно, – Банда задумался, разрабатывая план дальнейших действий.
– Молодой человек! Вас, кажется, Александром зовут?
– Да.
– Зачем вам это все? Вы ей ничем не сможете помочь. Этим делом уже занимается милиция.
– Я понимаю. Но хочу убедиться, что в моих силах хоть что-то сделать. Я не смогу сидеть сложа руки, Владимир Александрович. Поэтому и приехал к вам.
– А что в ваших силах?
– Кое-что я умею... Но это не важно, – Банда вновь постарался вернуть генерала к предмету разговора. – Владимир Александрович, а вы случайно не знаете, что могло стать причиной похищения?
На мгновение Банде показалось, что отец Алины вздрогнул и посмотрел на него испуганно. Но генерал тут же взял себя в руки, и парень решил, что это ему просто почудилось.
– Боже, какие могут быть догадки? Деньги? Но их у меня не так и много, чтобы из-за этого красть дочь. Сотни, тысячи бизнесменов куда богаче меня...
– Вас не пугали? Ничем не шантажировали?
– Молодой человек, – голос Владимира Александровича снова налился твердостью и строгостью, – а вам какое, собственно говоря, дело? Что вы себе позволяете в конце концов? Почему я должен перед вами отчитываться?
– Да поймите, я ведь помочь хочу. Я ведь люблю Алину. Вы думаете, мне все равно, что с ней случилось?
– Как бы то ни было, я вам сказал все. Больше мне добавить нечего.
– Что ж, спасибо.
Банда встал, собираясь уходить, но уже на пороге его остановил голос Владимира Александровича:
– Спасибо тебе, Александр.
Через дежурного "Валекса" Банда без труда вычислил, какое отделение милиции обслуживает ГУМ и прилегающую территорию, и от Большаковых сразу бросился туда.
Узнав фамилию следователя, занявшегося утренним похищением, Банда без особой надежды спросил у дежурного, как можно его найти, и на удивление – старший лейтенант Машков был на месте, сидел у себя в кабинете.
– Разрешите?
– Да, а в чем дело? Вы по какому вопросу? – следователь оказался молодым еще парнем, ровесником Банды. Его открытое и улыбчивое славянское лицо еще не успело приобрести отпечаток лености и тупости, столь свойственный многим его коллегам, и Банда почувствовал к этому парню симпатию и доверие. Такие ребята еще встречались иногда в этой стране – энтузиасты в лучшем значении этого слова, они работали не за славу и деньги, а за совесть, утешая себя и свою семью тем, что когда-нибудь, пусть через пять или десять лет, государство возродится, вершить его судьбы станут люди разумные, совестливые и талантливые, и именно тогда честный и преданный труд во благо государства и общества получит наконец свое достойное вознаграждение.
Утешение это было слабое. Сегодня, в данную минуту, удержаться от соблазна уйти в коммерцию, в криминальные структуры, в систему теневой экономики и жить припеваючи прямо сейчас, сразу, – было нелегко. Слабейшие не выдерживали. Оставались лучшие, и именно на них, на молодых и честных, держались еще остатки опозоренной российской армии, продажной российской милиции, купленной российской журналистики, забытой Богом российской медицины и т.д. и т.п. Эти парни, сами того не сознавая, спасали государство от полного краха и развала и давали хоть какую-то надежду на будущее. И теперь, увидев, что делом Алины Большаковой занимается один из них, Банда вдруг почувствовал настоящее облегчение и какую-то смутную пока веру в счастливый исход дела.