Наперекор судьбе
Шрифт:
– Ишь чего выдумали – быть рядом с женой! – воскликнула изумленная акушерка. – Что за дурацкая мысль? Ей и так хватит волнений, чтобы еще вас успокаивать.
Врач тоже был против:
– Ни в коем случае. Это зрелище, знаете ли, не из приятных. Чего доброго, в обморок упадете. Поезжайте-ка лучше куда-нибудь, выпейте пару порций джина покрепче, а к тому времени, когда вернетесь, ваша жена уже благополучно родит.
Предсказание врача не сбылось. Роды растянулись на долгие часы. Из-за дверей родильного отделения доносились стоны и крики Хелены. Джайлза охватило чувство вины вперемешку со страхом. Он ощущал себя виновником ее страданий.
Только
– Я люблю тебя, – сказал он Хелене, и впервые он говорил это искренне.
Искренне и с верой в свою любовь.
– Я поведу тебя обедать в «Липп». Это типично французское кафе. Ты там бывала?
Адель покачала головой. Вполне вероятно, что она там бывала, причем неоднократно. Однако в эти минуты, сидя рядом с Люком Либерманом, ощущая у себя на колене его руку и чувствуя на себе сверлящий взгляд его глаз, она забыла и то, где они находятся – это был бар ее отеля, – и, вполне вероятно, забыла даже, как ее зовут. С нею творилось что-то непонятное. Изменились все чувства, куда-то провалилось все, что она знала. Мир сделался незнакомым. Только одно она знала наверняка: она сейчас с Люком. Этого было достаточно.
– Что ж, думаю, тебе там понравится, – торопливо произнес Люк.
– Что?
Он улыбнулся, понимая широту и глубину ее смятения. Понимая в опасном для Адели смысле.
– Ma chère Mam’selle [33] . – Люк взял ее руку, провел по ней пальцами, а затем поднес к губам.
Адель почувствовала этот поцелуй, причем не только на своих пальцах, которых коснулись его губы. Поцелуй Люка опасно, вероломно проник в другие части ее тела, еще не исследованные ею, и вызвал там незнакомые ощущения. Проник в нежные, потаенные уголки и пробудил к жизни непонятное бурление. Она сделала короткий, почти пугливый вдох. Люк это услышал, почувствовал и улыбнулся:
– О Адель. До чего ты… красива.
Она силилась восстановить свое привычное состояние, стать прежней, быстрой на реакции и острой на язык Аделью, рассмеяться ему в лицо и даже высмеять всю эту чепуху, которой она придала излишнее значение.
– Едва ли, – только и сказала она.
Адель высвободила руку и полезла в сумочку за портсигаром. Она достала сигарету, надеясь, что он не заметит, как та дрожит в ее пальцах. Дрожали не только ее пальцы. Адель дрожала вся. Это была нервная дрожь, близкая к шоку.
– Ты вся дрожишь, – сказал Люк, и его голос стал совсем нежным. – Давай я помогу тебе закурить.
– Я… я не хочу курить, – возразила Адель. – На самом деле…
– На самом деле ты испытываешь легкое смущение, – улыбнулся Люк.
– Совсем нет. С чего ты взял?
Да что с ней такое? Она вдруг превратилась в спотыкающееся, дрожащее, запинающееся существо. Беспомощное, безнадежно сломанное, словно кукла. Адель вздохнула, почти испугалась, а потом улыбнулась:
– Прости.
– Не надо извиняться. – Люк оторвал взгляд от ее глаз, посмотрел на ее губы, потом на волосы и очень осторожно погладил ее по щеке. – Мне нравится видеть тебя такой. Люблю, когда ты находишься в смятении. Тогда ты кажешься мне несравненной.
– Боже мой, – как-то глупо пролепетала Адель, потом улыбнулась, снова попытавшись
– По-моему, ты вполне готова. Вряд ли ты что-то добавишь к своему облику или к своей красоте, – сказал Люк. – Но если тебе так надо, иди. Если ты можешь выдержать расставание со мной, смогу и я.
Теперь Адель широко улыбнулась и почти засмеялась. Она бросилась в свой номер. Там она переоделась в платье, купленное в прошлый раз: длинное, узкое платье из блестящего черного шелка, до щиколоток, со скромным вырезом спереди. Волосы она заколола шпильками со стразами, подвела веки темно-коричневыми тенями и выбрала для губ темно-красную помаду.
– Ты выглядишь так, словно знаешь, что делаешь, – сказала Адель самой себе.
Но она ничего не знала. Ни капельки. Все, что она делала, происходило словно само собой, без ее участия. Она сидела в зале кафе «Липп», декорированного в стиле ар-нуво, и пила шампанское. Деликатесы не лезли ей в рот. Она едва проглотила крохотный кусочек рыбы, такой же кусочек жареного мяса и совсем немного блинчиков с фруктами. Она словно не замечала блистательного общества, собравшегося в зале, – le tout Paris [34] , как сказал изумленный Люк.
– Смотри. Вон там сидит знаменитая Мюрт. А это Мопс со своей новой любовницей. Должно быть, ты слышала про Мопс. Она немка, но знает в Париже всех. У нее двое верных мужей и еще несколько любовников и любовниц. А вон там в пальто из шкуры леопарда – Нэнси Кунард… Адель, смотри, здесь и Мишель де Брюноф – редактор французского «Вога». Уж его-то ты должна знать.
– Я его знаю, – сказала она, глядя Люку прямо в глаза, – но сейчас мне не хочется с ним разговаривать. Я хочу быть только с тобой… Боже мой! – заерзала она на стуле, мгновенно пробуждаясь от своей дремы. – Никак собака?
– Да, собака. Ты истинная англичанка. Собака сразу пробудила в тебе интерес, но никак не люди. Собаки здесь частые гости, разумеется, при условии, что их хозяева получили разрешение у владельца кафе приводить своих любимцев. И конечно же, собаки здесь тоже шикарные.
– Да, я истинная англичанка, – согласилась Адель. – И не устаю твердить тебе об этом.
– А я стараюсь это понять. – Улыбка Люка была широкой и насмешливой. – Наверное, твоей матери здесь понравилось бы. Как ты думаешь?
– Уверена, что понравилось бы. Но хвала небесам, что ее здесь нет… Слушай, там никак Генри Миллер [35] сидит?
– Весьма вероятно. Где? Да, это он. Хоть кто-то пробудил у тебя интерес.
– Почему кто-то? Ты, – сказала Адель, наклонилась к нему и осторожно поцеловала в щеку.
На нее вновь накатило странное ощущение, будто она совершенно не представляет, что сейчас делает.
Адель и вправду почти не представляла, что делает. Вопреки ее протестам, словесно пылким, но слабым, вопреки ее заявлениям, что она никогда, никогда этого не сделает, никогда не позволит себе такого и не ляжет в постель с женатым мужчиной, поскольку она всегда осуждала подобные отношения… Вопреки ее протестам уже в одиннадцать часов вечера – по парижским меркам до неприличного рано – она вошла в свой номер вместе с Люком Либерманом, женатым мужчиной, и не выпроводила его, пожелав спокойной ночи, а позволила себя соблазнить: мягко, нежно и на редкость красиво. Тут же Люк узнал о ее девственности. Адель бросало то в слезы, то в смех, то в глубокое отчаяние.