Наперсница

Лунная Екатерина

— Шани! Шани, смотри на меня, открой глазки! Смотри!

— Я хочу спать.

— Шани, пожалуйста, посмотри на меня! Не надо спать, помнишь, ты поговорить хотела? Я рассказывала об Аароне!

Я с трудом открыла слезящиеся глаза, остановила мутный взгляд на лице Ирры. Мне кажется, или оно мокрое? Облизнув потрескавшиеся губы, поняла, что дождя нет, и я снова в огне, и нигде нет выхода, везде огонь, огонь.

— Шани! — меня мотнуло, плечи осекло уже привычной болью — там разливались синяки. — Шани, милая, солнышко, открой глазки!

— Я открыла…

— Нет, посмотри на меня, ну же!

Посмотрела. Действительно,

были закрыты. Но как же хочется спать! Нет сил противиться…

— Шантель Роалин Эмброуз! — рявкнула Ирра странно высоким, ломким голосом. — Сейчас же приди в себя, аристократка долбанная! Ты сильная, ты же всегда была сильной и терпеливой, так потерпи еще немного!

Последние слова немного разогнали туман в голове. Я — аристократка.

— Дочь предателя… — пробормотала я.

— Да хоть сын президента! Какая на хрен разница, кто твой отец? Ты же не такая!

— А он воевал, — возразила бессвязно, — Император милостив… А мама… Дочь предателя…

На щеку капнуло что-то и скатилось по скуле вниз. Неужели все-таки дождь? Я открыла глаза. Темные небеса хранили всю влагу при себе, не тратя на осадки. Тогда что это было?

Ирра склонилась надо мной, ее тревожное лицо прямо над моим, и еще одна капля сорвалась с ее ресниц.

— Это ты плачешь? — сердце защемило, словно предчувствуя величайшую беду. — Ирра?

Что должно было случиться, чтобы она проронила слезу?

— Шани, только не спи, пожалуйста! — взмолилась она хрипло. — Я же не могу одна, только с тобой, слышишь? Ты должна быть сильной, должна быть рядом со мной! Шани!

Я улыбнулась.

— Конечно, рядом… как там Дрокк?

— Он уже… он не дышит. Сердце остановилось. Еще где-то час назад.

Час назад? Но сколько уже прошло, я не понимаю, вроде бы только минуты, однако… Дрокк.

— Но как же, — горло сдавило горьким спазмом, пришлось замолчать. Ирра плакала, я тоже не смогла сдержать слез. В прошлый раз за меня вступился, отвлекая внимание врага, тот гвардеец, как же его звали… Это ужасно несправедливо, что я не могу даже вспомнить имени моего спасителя, того, что отдал свою жизнь за мою! А ведь он тоже, как и Дрокк, меня совсем не знал, только следовал приказу — охранять. Неужели когда-нибудь и имя Дрокка сотрется из памяти, забудется, уйдет в глубину, припорошенное повседневными, более важными заботами? Нет — нет, нельзя так, словно бы я более важна, чем он! Я должна на всю жизнь его запомнить и ежедневно благодарить, что все еще дышу, смотрю на мир, хожу по этой земле!

— Горт! — выкрикнула я. — Дагорт!

— Что?

— Так его звали, гвардейца в овраге! Он сказал, что вернется, но его ранили, и он не мог… Он увел погоню в сторону, дал мне спастись.

— Это… достойный поступок, — глухо пробормотала Ирра.

— И Дрокк, он тоже, он отвлекал зверя от нас с тобой, дал нам время, чтобы уйти.

— И я тебя задержала.

Я вцепилась мертвой хваткой в руку Ирры. Та смотрела в сторону.

— Что ты сказала?

— Говорю, что задержала тебя. Надо было бежать, а я все хотела геройствовать. И вот результат.

— Ирра, знаешь, подумала сейчас, — перебила я, — надо что-то сделать, чтобы запомнить его, Дрокка. Его имя, то, что он для нас сделал.

— О чем ты? — отвлеклась от мрачных мыслей подруга.

— Не знаю, как… понимаешь, я чуть не забыла имя того гвардейца леди Ивонн. Это ведь неправильно, он мне спас жизнь, а я забыла. Давай что-нибудь придумаем…

Надо

записать где-нибудь, или вспоминать каждый день, чтобы за рутиной не потускнел его поступок, или рассказать о нем всем — всем… Почему же Ирра ничего не предлагает? И почему я опять чувствую на лице ее слезы?..

Ах, нет, это всего лишь дождь. Ирра ведь сильная, она почти никогда не плачет. Она только спасает нас всех.

— Ирра, — позвала я шепотом и, не дожидаясь отклика, произнесла: — спасибо тебе!

Хлынул дождь, и взметнулось негасимое пламя, окружая меня со всех сторон. Но в этот раз я не стала ждать, пока кто-нибудь придет, а, стиснув зубы, шагнула прямо в огонь. Он принял меня, и почему-то не возникло ни одной мысли о том, что это стихия войны, неженская, она под покровительством Бога — сына. Я думала, что все стихии родны друг другу и связаны, как родные братья и сестры. И я непременно найду дорогу даже через огонь.

Ступни обжигало, руки покрылись волдырями. Раненая нога подвернулась, и я с криком упала в серый пепел.

Эта ночь была единственной, наполненной более — менее связными мыслями. Все последующие моменты просветления ограничивались минутой — другой, да и тогда доверять собственным глазам было бы опрометчиво.

В бреду я снова очутилась в Хальборе, видела горящего заживо Дрокка, лорда Эверда со стрелой в спине — его тщилась перевернуть маленькая белокурая девочка с идеальным носом. Мне пришлось прятаться от гвардейцев в овраге, но сквозь укрывавшую убежище листву видела, как над городом летает с диким хохотом моя подруга, посылая с пальцев миниатюрные смертоносные молнии. Ее за шиворот держала гигантская рука, но она не замечала этого и продолжала искренне веселиться.

8

Вокруг не было ни души. Я в одиночестве плыла по спокойному, ласковому течению, изумляясь неге, в которой пребывало тело. Последние воспоминания, наполненные болью и страхом, не позволяли надеяться на лучшее, и пришла мысль о смерти. Может, я действительно уже умерла, поэтому ничего не чувствую, оттого моя душа покойна, а мысли светлы и прозрачны подобно утреннему, умытому ранним дождем воздуху?

Я открыла глаза, услышав приглушенные расстоянием голоса. Не комната — тесная келья была моим прибежищем, в которую помещались узкая, каменно твердая кровать и истрепанный коврик в дальнем от дверного проема углу. Так странно, всю жизнь прожив в уютных и просторных комнатах, я теперь попадаю исключительно в такие вот мелкие каморки. Что это — намек от судьбы на дальнейшие невзгоды или расплата за предыдущие сытые семнадцать лет?

Двери, как таковой, не оказалось, неровную арку стеснительно прикрывала старенькая, латаная — перелатаная занавесь. Я откинула прочь простыню и села. Судя по тому, что мое тело покрывали столь же насыщенного цвета синяки, времени с последнего моего ясного воспоминания прошло не так уж много. Правая нога от самой промежности и до стопы крепко перемотана повязками, от которых исходил яростный лекарственный дух.

Я поморщилась, одернула обратно подол длинного просторного одеяния из плотной грубой ткани и попыталась встать. Это удалось только с попытки так пятой, и все равно нога подгибалась, не слушалась, капризно заныла, еле — еле, но этого хватило, чтобы понять: без подмоги мне не подняться. К счастью, рядом с кроватью некто заботливый оставил длинный сучковатый посох, который и стал моей опорой.