Наполеон Бонапарт

Тэн Ипполит Адольф

Страстно, со всем трепетом творчества, весь с головой уходит он в свое будущее творение; душою он задолго переселяется в свое воображаемое здание: «Генерал», — сказала ему как-то г-жа де Клермон-Тоннер, вы строите, скрываясь за лесами, которые сломаете, когда постройка будет окончена». — «Да, сударыня ³)», —отвечает Бонапарт, — «совершенно верно, я живу всегда на два года вперед»... Ответ этот вырвался у него с невероятной быстротой, как

_______

¹ ) M – me de – Remusat , I, 117, 120: «Я слышала однажды, как Талейран, воскликнул с оттенком раздражения: ''Этот дьявольский человек обманывает по всем статьям; даже страсти его ускользают от вас, потому что он умеет их выставить притворными, хотя бы они существовали на самом деле». Так, например, перед той безобразной сценой, которую он устроил лорду Уитворту и которая погубила Амьенский мир, он болтал и забавлялся с дамами и

своим маленьким племянником Наполеоном с самым веселым и беззаботным видом. Вдруг ему докладывают, что все в сборе. Лицо у него мгновенно преображается, как у искусного актера. Он заставляет себя почти побледнеть; черты лица искажаются; он встает, быстро направляется к английскому посланнику и в продолжение двух часов мечет громы и молнии в присутствии двухсот человек». ( Hansard ' s Parlia mentary History , t . XXVI , депеши лорда Уитворта, стр. 1298, 1302, 1310).—Он говорил неоднократно, что политически деятель должен учитывать все, вплоть до малейшей выгоды, какую он может извлечь даже из собственных недостатков. Как-то раз после одной из таких вспышек он говорит аббату Прадту: «Вы подумали, вероятно, что я страшно вспылил? Разуверьтесь: гнев у меня никогда не поднимается выше вот этого». (Он показал на шею).

² ) Roeaerer , III . (Первые дни брюмера, VIII года).

³ ) Bourrienne, III, 114.

44

молния; это был внезапный вскрик души, задетой за живое в ее глубине.

В этом смысла мощь, подвижность, плодовитость и быстрота его мысли кажутся не имеющими предала. То, что он успел совершить, поразительно; предпринял же он несравненно больше; но что бы он ни предпринимал, мечты его шли все-таки еще гораздо дальше. Как велики ни казались его практические способности, его поэтическое дарование все же их превосходит; оно кажется даже чрезмерным для государственного человека; громадность этого дарования, действительно, переходит в чрезмерность, а чрезмерность уже вырождается в безумие. В Италии, уже после 18 фруктидора ¹), он говорит Бурьенну: «Европа — нора; великие государства и великие революции видел только Восток, заселенный шестьюстами миллионов людей». В следующем году перед Сен-Жан-д'Акрой, накануне последнего приступа, он продолжает свою мысль ²): «Если я возьму верх, мне достанется город со всеми сокровищами пашей и с оружием на триста тысяч человек. Я поднимаю и вооружаю всю Сирию иду на Дамаск и Алеппо; я пополняю мою армию всеми недовольными, по мере ее передвижения в стране. Я объявляю народу уничтожение рабства и тирании пашей. Я вступаю в Константинополь во главе вооруженных масс; я разрушаю Турецкую империю; я основываю на Востоке новую великую империю, которая создаст мне бессмертное имя в потомстве; и, может быть, вернусь в Париж через Адрианополь, или же через Вену, свергнув там австрийский царствующий дом».

Став консулом, потом императором, он часто возвращается мысленно к этому счастливому времени ³), когда свободный

_______

¹ ) Bourrienne, II, 228. (Разговор с Буррьенном в парке Пассериано ).

² ) Там же, II, 331. (Слова Буррьенна, записанный в тот же вечер).

³ ) M-me de-R'emusat, I, 274. — De Segur, II, 459. (Слова Наполеона накануне сражения при Аустерлице): «Да, если бы я завладел Акрой, я бы надел чалму и нарядил бы мою армию в шаровары; тогда бы я стал выпускать ее только в случаях крайней необходимости, я сделал бы из нее отряд своих телохранителей, своих бессмертных. А войну с турками я бы окончил при помощи арабов, греков и армян. Вместо победы в Моравии, я выиграл бы сражение при Иссе, стал бы императором всего Востока и возвратился в Париж через Константинополь». De Pradt, р. 19. (Слова Наполеона в Майнце, 6 сентября 1804 г.): «В Европе нечего больше делать уже целых двести лет; только на

45

от цепей стесняющей цивилизации, он мог фантазировать и строить, как хотел. «Я основывал религию, я видел себя на пути в Азию, на слоне, с чалмой на голове, с новым Кораном в руке, который я составил бы по-своему».

Вынужденный ограничиться Европой, он с 1804 года мечтает о воссоздании империи Карла Великого. Французская империя станет матерью всех остальных государств. «Я хочу заставить всех европейских государей построить для себя в Париже по грандиозному дворцу; ко дню коронации французского императора все государи переселятся туда; своим присутствием и выражением почтительных чувств они украсят эту торжественную церемонию ¹)». Там будет и папа; он был в первый раз; он должен будет вернуться в Париж и основаться там окончательно; где же и подобает быть Святому Престолу, как не в новой столица христианства, под покровительством Наполеона, наследника Карла Великого, светского главы верховного первосвященника? При помощи светской власти император будет держать в руках духовную ²), а посредством папы — совести. В 1811 г. он, в порыве увлечения, говорит Прадту: «Через пять лет я буду господином мира; остается одна Россия, но я раздавлю ее. Париж развернется до Сэн - Клу ³)»... Создать из Парижа реальную столицу Европы — вот, по его собственным словам, его заветная мечта. — «Иногда мне хочется ⁴), — говорит он, — чтобы Париж стал

_____

Востоке еще возможны крупные дела». — Notes (in'edites) par le comte Chaptal: «После

Тильзитскаго договора один из его министров поздравляет его и замечает, что договор этот делает его господином Европы». Наполеон ему отвечает: «И вы тоже недалеко ушли от толпы. Я буду господином только тогда, когда подпишу договор в Константинополе, а этот договор, который я только что подписал, задерживает меня на год».

¹ ) M-me de-R'emusat, I, 407. — Miot de Melito, II, 214. (Спустя несколько недель после коронации): «Покой в Европе может быть водворен только с воцарением одного императора, одного главы, у которого под начальством будут короли, который распределит государства между своими наместниками, одного назначит королем Италии, другого — королем Баварии, этого — ландамманом Швейцарии, того — штатгальтером Голландии и т. д.»

² ) Correspondance de Napol'eon I, t. XXX, 550, 558. (Записки, который Наполеон диктовал на острове Св. Елены). Miot de Melito, II, 290. — D'Haussonville, l'Es lise romaine et le Premier Empire, passim. — M 'e m о ria 1: «Париж стал бы столицей христианского мира а я руководил бы религиозною жизнью всего мира так же, как и политическою».

³ ) De Pradt, 23.

⁴ ) M'emoires et M'emorial. «Париж должен был стать единственным городом, с которым другие столицы ни в чем не могли

городом с двумя, тремя, четырьмя миллионами жителей, чем-то сказочным, колоссальным, невиданным до наших дней, и чтобы общественные учреждения в нем соответствовали количеству населения. Архимед предлагал перевернуть земной шар, если ему дадут возможность применить его рычаг; что до меня, то я бы преобразовал его везде, где бы мне только дали возможность применить мою энергию, мою настойчивость и мои бюджеты».

Во всяком случае — он этому верит, потому что, как бы высок и ненадежен ни был последний этаж его здания, он, все-таки, заранее надстраивает над ним новый, еще более высокий и неустойчивый; за несколько месяцев до того как ринуться в Россию с целой Европой за спиной, он говорил Нарбонну ¹): «Так или иначе, мой милый, но ведь этот длинный путь, это тот же путь в Индию. И Александру предстояло пройти расстояние не меньшее, чем отсюда до Москвы, чтобы добраться до Ганга; я твержу себе об этом после Сен - Жан - д'Акры... Теперь же мне придется, с окраины Европы, взяться за Азию с другой стороны, чтобы ударить по Англии... Предположите, что Москва взята, Россия разбита, царь смирился, или же погиб жертвой дворцовой интриги; может быть новый вассальный трон; скажите же мне, разве для

________

бы равняться. Лучшие произведения науки и искусства, музеи, все, чем прославлены минувшие века, сосредоточилось бы в нем. Наполеон горевал, что не может перенести туда храм св. Петра из Рима; собор Парижской Богоматери смущал его своим убожеством.

¹ ) Villemain, Souvenirs contemporains, I, 175. (Слова Наполеона к Нарбонну в первых числах марта 1812 г., воспроизведенные Нарбонном час спустя). Изложенные из вторых рук, эти слова представляют собою только искусную подделку; но сущность идей безусловно принадлежит Наполеону. — Сравните его мечты, столь же фантастичные об Италии и Средиземном море (Correspondance, XXX, 548) и великолепную импровизацию в Байонне, на тему об Испании и колониях. (De Pradt, M'emoires sur les r'evolutions d'Espagne, p. 130): «По этому поводу Наполеон говорил или, вернее, поэтизировал, оссианизировал довольно долго... Как человек, полный какого-то гнетущего чувства... с тем воодушевлением, подъемом, картинностью, образностью и оригинальностью, которая были так свойственны его стилю... о неизмеримом блеске тронов Мексики и Перу, о величии государей, которые сумеют их занять... и о тех последствиях, которые все эти события имели бы для вселенной. Мне часто приходилось его слышать, но никогда еще, ни при каких других обстоятельствах, он не обнаруживал таких богатств языка и фантазии. Был ли причиной этому благодарный сюжет, или же все его дарования были пробуждены той сценой, которую он только что пережил, но все струны в нем зазвучали разом, он был поистине велик».

47

французской армии, подкрепленной союзниками и вышедшей из Тифлиса, не найдется такого подступа к Гангу? Достаточно будет прикоснуться французским мечом к его берегам, чтобы во всей Индии рухнуло здание этого меркантильного величия. Я согласен, это была бы гигантская экспедиция, но исполнимая в XIX веке. Тем же ударом Франция завоевала бы независимость Востока и свободу морей». При этих словах глаза его загораются странным блеском, и он продолжает нагромождая мотивы, взвешивая трудности, средства, возможности успеха; он охвачен вдохновением и отдается ему. Господствующей дар внезапно освобождается и раскрывается во всей силе; артист ¹), заключенный в политика, вышел из своих оков и творит в области идеала и невозможного. Мы узнаем его таким, каков в самом деле, узнаем в нем младшего брата Данте и Микель-Анджело; действительно, по отчетливости своего видения, по интенсивности, связности и внутренней логике своей мечты, по глубине мышления, по сверхчеловеческому величии своих замыслов, — он равен и подобен им; гений его того же порядка и той же структуры; он один из трех царственных гениев итальянского Возрождения. — Но только два первых работали на бумаге и на мраморе, а он на живом человеке, на чувствующем и страдающем теле.