Наполеон Бонапарт
Шрифт:
17
упорно, ничем не отвлекаясь, каких-нибудь три часа в сутки отдавая сну, смеясь над идеями и народами, над религиями и правительствами, он играл с неподражаемым умением и бесцеремонностью людьми, верный себе в выборе средств и цели, изумительный и неистощимый виртуоз в умении подкупать, обольщать, соблазнять, запугивать и очаровывать, обаятельный, но еще более страшный, точно какое-то великолепное и дикое животное, ворвавшееся в стадо домашней скотины, мирно жующей свою жвачку. Определение это отнюдь не преувеличено; оно принадлежит его современнику - очевидцу и даже другу, искусному дипломату, приблизительно той же эпохи 1): «Знаете ли, душевно любя нашего дорогого генерала, втихомолку называю его, однако, тигренком, что дает очень верное представление о его внешности, подвижности и порывистости, о его настойчивости и храбрости, словом обо всем, что ему свойственно и что оправдывает это определение».
К этой же эпохе, когда официальное обожание и предвзятый условный образ еще не вполне вошли в силу, относятся и два его портрета с натуры: один живописный, принадлежащей кисти беспристрастного
________
1 ) D'Haussonville, L'Eglise romaine etle Premier Empire, I, 405. (Слова Како, секретаря французского посольства в Риме, подписавшего Толентинский договор вначале переговоров о конкордате). Како говорит, что он стал употреблять это слово после сцен в Толентино и Ливорно, после страхов, пережитых Манфредини, угроз по адресу Матеи и других резких выходок.
2 ) M-me de Stael, Considerations sur la revolution fran-V a i s e, 3- е partie, ch. XXVI , 4- e partie , ch . XVIII
18
странным действием его личности почти на всех, кто с ним сталкивался. Мне приходилось встречаться с людьми, достойными всякого почтения, как и с самыми жестокими злодеями, но в том впечатлении, какое производил на меня Бонапарт, не было ничего напоминающего ни тех, ни других. Встречаясь с ним в Париже при самых разнообразных обстоятельствах, я скоро пришла к заключению, что его личность не поддается тем определениям, к которым мы привыкли; его нельзя было назвать ни добрым, ни злым, ни мягким, ни жестоким, в том смысле, в каком это применимо к известной нам категории лиц. Такой человек, единственный в своем роде, не мог ни испытывать сам, ни возбуждать в других обыкновенного чувства симпатии; он был чем-то или большим, или меньшим, чем человек; его манеры, его ум и речь носили на себе отпечаток чего-то чужеземного... Встречаясь с Бонапартом чаще, я не только не освоилась с ним, но с каждым днем робела и смущалась все больше. Я смутно чувствовала, что его не может затронуть никакое сердечное движение. На человеческое существо он смотрит как на факт или вещь, а не как на нечто подобное себе. Он так же далек от любви, как и от ненависти: он не признает никого, кроме самого себя; все остальное существующее — для него только числа. Сила его воли заключается в непреклонном рассчете его эгоизма; он — искусный игрок, а человечески род — противная партия, которой он готовится объявить шах и мат... Каждый раз в его разговоре меня поражало ясно выраженное чувство превосходства; оно не имело ничего общего с превосходством людей просвещенных, утонченных наукой и общением, образцы которых нам дает Франция и Англия. В его речи сказывалось то чутье обстоятельств, какое обнаруживает охотник при выслеживали добычи... В его душе мне чувствовалось какое-то холодное и острое лезвие, леденящее и наносящее раны, в уме — такая глубокая беспощадная ирония, что от нее не могло скрыться ничто великое и прекрасное, даже его собственная слава; потому что он презирал ту нацию, одобрения и признания которой добивался»... Все было для него или средством, или целью, ничего непроизвольного
19
ни в чем, ни в добр, ни в зле... Он не признавал для себя никаких законов, никаких идеальных, отвлеченных норм, он интересовался вещами только с точки зрения их непосредственной практической полезности, а всякий общий принцип отвергал, как вздорный или как враждебный.
Теперь возьмите портрет Герена 1), взгляните на это худое тело и узкие плечи в мундир, измятый от резких движений, на эту шею, повязанную высоким, скомканным галстухом, длинные, гладкие волосы, ниспадающее и настолько скрывающие виски, что видимой остается одна только маска, жесткие черты, резко выступающая от сильных контрастов света и тени, щеки с провалом до внутреннего угла глазной впадины, выдающаяся скулы, крутой и крепкий подбородок, подвижная извилистая линия губ, сосредоточенно сжатых каким-то напряженным вниманием, большие светлые глаза под густыми изогнутыми бровями, этот искоса-пристальный взгляд, пронзающий, как сталь, две прямые складки от самого носа, пересекающие лоб, точно застывшая судорога сдержанного гнева или упорной воли. Прибавьте к этому все то, что от него приходилось слышать и видеть его современникам 2), резкие интонации голоса, быстрые, порывистые движения, тон постоянного допроса, повелительный, не допускающий возражений, — и вам станет понятно, насколько, при малейшем соприкосновении с ним, люди чувствовали эту властную руку, как тяжело она опускалась на них, пригибала их, сжимала и больше не выпускала.
Еще в салонах Директории, если он и обращается к мужчинам, или даже дамам,
— «Вы женаты?» спрашивает он такого-то. Или такую-то: «Сколько у вас детей?» Другой: «Давно приехали?» или: «Когда едете?» К одной француженке, блиставшей в обществ своей красотой, живостью и остроумием, он подошел, как-то уставился на нее, точно самый неотесанный немецкий генерал,
________
1 )Портрет Бонапарта в « Cabinet des Estampes », писанный Гереном гравированный Физингером, помещенный в Национальной Библиотеке 29-го вандемьера VII года французской республики.
2 ) M-me de Remusat, М ё т о i г е s, I, 104. — Miot de Melito, I, 84.
3 ) M-me de Stael, Considerations, etc., 3- е partie, ch. XXVI. — M-me de Remasat, II, 77.
20
и говорит: «Сударыня, я не люблю, когда женщины вмешиваются в политику».
Всякое чувство равенства, интимности, непринужденности или товарищества исчезает с его приближением. За полтора года до этой эпохи, когда он был назначен главнокомандующим армией в Италии, адмирал Декре 1), бывший с ним довольно близким в Париж, узнает, что Наполеон будет проездом в Тулоне: «Я спешу к своим товарищам, чтобы их представить, довольный, что могу блеснуть таким знакомством; являюсь весь преисполнен радости и нетерпения; двери открываются, я хочу броситься навстречу, но… что-то в манере, «во взгляде и в звуке голоса меня сразу останавливает. Не было ничего обидно - надменного; но кончено: с этой минуты я никогда уже не пытался переступать указанной мне границы». Несколько дней спустя 2), в Альбенге, несколько дивизионных генералов, в том числе и Ожеро, тип грубого, но храброго рубаки, гордого своим ростом и отвагой, являются на главную квартиру, весьма недружелюбно настроенные по адресу маленького выскочки, присланного к ним из Парижа; выслушав подробную характеристику его, Ожеро заранее готов на всякую дерзость и ослушание: какой-то уличный генерал, генерал Вандемьера, любимец Барраса, никаких заслуг в прошлом, которые бы говорили за него 3), без друзей, точно медведь, вечно один со своими мыслями, невзрачный с виду, с репутацией математика и фантазера. Их вводят, и Бонапарт заставляет их довольно долго прождать себя. Наконец, он является, надевает шпагу, шляпу, объявляет им о своих намерениях, отдает приказания и отпускает. Ожеро не проронил ни слова; опомнился он только на улице и, спохватившись, принялся за свою обычную ругань; однако он не мог не сознаться, так же как и Массена, что этот невзрачный генералишка нагнал таки на него страху; он и понять не может, откуда взялось то превосходство, которым он почувствовал себя раздавленным с первого взгляда 4).
_______
1 ) Stendhal ( Memoires sur Napoleon ), рассказ адмирала Декрэ. — Тот же рассказ в Memorial .
2 ) De Segur, I, 193.
3 ) Roederer, Oeuvres completes, II, 560. (Беседа с генералом Лазалем и отзыв Лазаля о первых выступлениях Наполеона).
4 ) Другой пример такого же воздейств1я, которое испытал на себе другой боевой революционер, еще более энергичный и грубый
21
Насколько он был существом исключительным выдающимся, созданным для того, чтобы покорять и повелевать 1), необычным и единственным в своем роде — это было ясно для его современников. Люди хорошо знакомые с былой историей других народов, также, как г-жа Сталь и, позднее, Стендаль, ищут объяснения его личности в той исторической эпохе, где она только и может быть разгадана, углубляясь в историю мелких итальянских тиранов XIV и XV веков», вплоть до самих Каструччю - Кастракани, Браччио Мантуанских, Пиччинино, Малатеста Риминийских, Сфорца Миланских; но они здесь усматривают только мысленную, как бы случайную параллель, одно лишь психологическое сходство. А между тем здесь и фактически, и исторически положительное родство: род свой он ведет от великих итальянцев, от деятелей 1400 г., военных авантюристов, узурпаторов и основателей случайных, кратковременных государств; от них он по прямой линии унаследовал, и кровь, и внутреннюю структуру, как умственную, так и нравственную 2). Молодой побег был сорван в этом