Наполеон Бонапарт
Шрифт:
Он и сам говорил впоследствии 1), что разные дела и вопросы размещены у него в голова, точно в шкапу.
________
1 ) M'emorial.
25
Когда приходится прервать какую-нибудь работу, — добавляет он, — я просто закрываю этот ящик и открываю другой. Они никогда не мешают одна другой, никогда меня не стесняют и не утомляют. Хочется спать? Я запираю все ящики и сплю. Нельзя вообразить себе мозг более дисциплинированный, всегда готовый к услугам, способный на такую постоянную приспособляемость, такое быстрое и полное сосредоточение. Гибкость его 1) особенно изумительна в его исключительном умении перемещать мгновенно способности и силы и сосредоточивать их в данную минуту все на том предмете, которым он заинтересован, будь то букашка или слон, отдельная личность, или целая неприятельская армия... Пока он чем-нибудь занят, остальное не существует для него; это своего рода охота, от которой его уже ничто не оторвет.
Вот эта-то лихорадочная охота, которую остановить
Его помощники сгибаются и изнемогают под тяжестью той задачи, которую он на них возлагает и которую он
________
1 ) De Pradt, Histoire de l'a mbas s ade dans le gran d-d u c h 'e de Varsovie en 1812, pr'eface, crp. X h 5.
2 ) Roederer, III, 544 (24 февр . 1809).- Cm . Meneval, Napol'eon et Mari e-L ouise, souvenirs historiques, I, 210—213.
сам выдерживает без всякого труда. В период консульства он иной раз с десяти часов вечера и до пяти утра председательствует на частных заседаниях секций по вопросам внутренней политики... В Сен-Клу он сплош и рядом держит членов Государственного Совета с 9 ч. утра до 5 ч. вечера, с одним перерывом в четверть часа, и к концу заседания кажется не менее бодрым, чем вначале 1). Во время ночных заседаний некоторые из участников падают от изнеможения, военный министр засыпает; он их расталкивает, будит: «Бодрей, граждане, проснитесь! ведь только два часа! Нужно отработать деньги, которые платит французский народ!» Консулом и императором он от каждого министра требует отчета в мельчайших подробностях; часто они выходят из Совета измученные теми бесконечными допросами, которым он их подвергает; он же не обращает на это внимания и отзывается о таком дне, только как о небольшой передышке для своего ума. Мало того, очень часто те же министры, вернувшись домой, находят у себя десятки его писем, на которые он требует немедленного ответа, а для этого не хватит иной раз и целой ночи 2).
________
1 ) Pelet de la Loz`ere, Opinions de Napol'eon au Conseil d'Etat, стр . 8.— Roederer, III, 380.
2 ) Mollien, M'emoires, I, 379; II, 230,— Roederer, III, 434. Он стоит (во главе всего; он сам ведет и правительственную часть, и администрацию, и торговлю; по восемнадцати часов в сутки он проводить за умственной работой, с безукоризненной ясностью и систематичностью; в три года он сделал больше, чем любой король мог бы сделать за сто лет, La Valette, M'emoires, II, 75. (Слова секретаря Наполеона о работе Наполеона в Париже после Лейпцига): «Он ложится в одиннадцать часов, но зато встает в три часа утра и до самого вечера не бывает минуты, которую бы он не проводил за работой. Пора бы прекратить это, потому что и он не выдержит, а я еще раньше, чем он». — Gaudin, duc de Ga"ete, M 'e m о i r e s, III (suppl'ement), стр. 75. Рассказ о том, как однажды с 8 часов вечера, и до трех утра, Наполеон, вместе с Годеном, провел семь часов подряд за рассмотрением общего бюджета, не отрываясь ни на одну минуту. — Sir Neil Campbell, Napoleon at Fontainebleau and at Elba ,
27
Количество фактов, которые скопляются и вмещаются в его уме, количество представлена, которые вырабатывает и производит его мозг, кажется превосходящим всякое человеческое дарование; и этот мозг ненасытный, неутомимый, неистощимый безостановочно функционирует таким образом в течете целых тридцати лет.
Благодаря другому свойству той же умственной структуры мозг этот никогда не работает непроизводительно, что составляет величайшее бедствие нашего времени. За три последних столетия, мы все более утрачиваем всякое истинное и непосредственное представление о вещах; благодаря комнатному воспитанию, сложному и продолжительному, мы, вместо настоящих предметов, знакомимся с их обозначениями: вместо местностей — изучаем карты, вместо животных с их борьбой за существование 1) — номенклатуры, классификации и, в лучшем случае, мертвые музейные образцы; вместо живых людей с их деятельностью и переживаниями — статистики, кодексы, различные истории, литературы, философии, словом, разные печатные обозначения и, что еще того хуже, обозначения отвлеченные, которые с веками становятся все отвлеченнее, все более отдаляясь от жизненного опыта, становясь все менее доступными пониманию, все более обманчивыми и окаменелыми, особенно же в вопросах гуманитарных и общественных. В этой области, благодаря территориальному расширению государств, соответственному умножению служебных учреждений и полнейшему смешению всех интересов, предмет настолько возрос и осложнился, что становится для нашего ума почти неуловимыми. Наше смутное представление неполное и неточное, плохо соответствует его истинной сущности или же не соответствует
________
1 ) Исходным пунктом великих открытий Дарвина было то обстоятельное физическое представление, которое он себе составил о животных и растениях, как о существах живых, проследив все течение их жизни, во всей ее трудности и отчаянной борьбе за существование. Вот этого-то представления и не достает рядовым зоологам и ботаникам, голова которых полна одних анатомических препаратов да гербариев. Наитруднейшая задача, всякой науки лежит в необходимости представить себе, по характерным образцам, но в сокращенном виде реальный предмет, как он существует вне нас, и его подлинную историю. Клод Бернар сказал мне как-то: «Мы только тогда будем знать физиологию, когда сумеем проследить шаг за шагом движение частицы углерода или азота, изложить ее историю, описать весь процесс ее прохождения через тело собаки, от момента ее восприятия собакой и до ее выхода».
ей вовсе; для девяти умов на десять, а быть может и для девяноста девяти на сто, оно стало пустым звуком; для остальных же, если бы им захотелось представить себе фактически существующее общество, понадобилось бы, сверх всякой книжной мудрости, еще лет десять — пятнадцать всякого рода наблюдений и размышлений для того, чтобы вызвать к жизни все те определения, которыми они наводнили свою память, чтобы их перевести, проверить и установить их точный смысл, чтобы в слово, всегда более или менее неопределенное и пустое, вложить полноту и ясность личного впечатления. Общество, государство, правительство, верховная власть, право, свобода — мы видели, как в конце XVIII века были искажены и искалечены эти важнейшие идеи! Как в большинстве умов, они, путем словесных рассуждений, сложились в аксиомы и догматы, и каких уродов породили эти метафизические бредни, сколько отвратительных нежизнеспособных недоносков, сколько чудовищных, зловредных химер!
В мозгу у Бонапарта нет места ни для одной из этих химер; они не могут ни зародиться в нем, ни найти себе туда доступа; его отвращение к бестелесным призракам отвлеченной политики идет гораздо дальше презрения, оно доходить до омерзения 1); то, что называется теперь идеологией, было для него настоящим кошмаром; отталкивающее чувство, которое она в нем возбуждает, вызывается не столько личными расчетами, сколько инстинктивною потребностью правды в практическом деятеле и главе государства, который никогда не должен забывать, как и Екатерина Великая, что он творит не на бумаге, а на человеческой коже, которая очень чувствительна. Все его убеждения, в этом смысле, основаны на его личных уже сделанных им самим наблюдениях и проверяются теми наблюдениями, которые он продолжаешь делать.
Если он и пользовался когда-нибудь книгами, то исключительно как материалом, из которого он черпал вопросы; разрешение же этих вопросов он ищет только в личном опыте. Читал он мало и наскоро 2); его классическое образование
_______
1 ) Thibaudeau, M'emoires sur le Consulat, 204. «Там завелось двенадцать или пятнадцать метафизиков, которых следовало бы вышвырнуть вон. Это черви, приставшие к моему платью».