Напрасная прелюдия
Шрифт:
— Ну, да. Конечно, если вам не слишком тяжело говорить о нем.
Небольшая улыбка на ее губах стала шире и коснулась ее глаз. Она наклонилась, потянувшись за своей чашкой кофе.
— Я скучаю по нему каждый день, можешь в этом не сомневаться. Но я буду счастлива поговорить о нем, вспомнить его. Так что, пожалуйста, если есть что-то, на что у меня есть ответы...
Поставив чашку, которую держала в ладонях, на кофейный столик перед собой, я глубоко вдохнула и начала с простого вопроса.
— Почему?
— Почему он не общался с твоим отцом? Или почему он возвращал его письма?
Я
— Вы знаете о письмах? Конечно, вы знаете о них. Он хотя бы понимал, насколько больно было моему отцу получать их обратно? Нетронутыми. — В моем голосе появилась горечь. — Или он получал удовольствие, зная, что причиняет ему боль, не принимая письма?
Хелен медленно опустила собственную чашку и села рядом со мной. Она нежно накрыла мою дрожащую на колене руку своей.
— Майя, не уверена, могу ли дать тебе какие-либо четкие ответы, которые принесут покой. Или компенсировать боль, но я могу рассказать то, что знаю. Джеймс любил твоего отца. По тому, как он говорил о нем... Хотя его родители ему не позволили бы. Они даже не хотели упоминать его имя. Они достаточно хорошо стерли Чарльза из нашей жизни. Они ненавидели его за то, что он оставил их ради женщины. Оставил позади многообещающую мечту.
— Моего отца не волновало, что думали его родители. Его волновало, что думал Джеймс. Он сильно переживал за брата.
— Я знаю, почему ты так думаешь, дорогая, но и Чарльз оставил Джеймса позади. И, будучи юнцом, расценил это как предательство в отношении себя. Единственный человек, которого он уважал, исчез, не сказав ни слова. Если ты спросишь меня, то он не знал, что чувствовать. И после этого не сказала бы, что гнев его родителей хоть как-то помог. Ты никогда не встречала их и считай, что тебе повезло.
Я не знала, каким образом мой отец оставил брата, по крайней мере, не в грязных подробностях. Меня не заботило это в достаточной степени, чтобы спрашивать.
Она привлекла мое внимание и посмотрела мне в глаза.
— Пробыв в браке несколько лет, я даже и не знала, что у него был брат. Я видела, что эти письма делали с ним. Он никогда не читал их, но я видела собственными глазами, как сильно он боролся.
— Если он так сильно боролся, почему он просто не открыл одно из них? Почему не дал ему шанса?
Мой голос сорвался, когда я почувствовала, что глаза жгут непролитые слезы.
— Ох, милая. Это все его гордыня. Он не хотел слышать, каким счастливым был его брат без него. Он не хотел чувствовать себя покинутым снова и снова, хотя именно так он себя и чувствовал. Поначалу я умоляла его прочитать хоть одно. Чтобы увидеть, удостовериться, что все в порядке. Но он был упрямым, и я не могла заставить его передумать. Не по этому поводу. Но я знала: он очень сильно любил своего брата. По тому, как он говорил о нем, с таким восхищением. Какой сильной была их связь. Я уже чувствовала себя так, будто знала твоего отца. Молодой озорной мальчишка, который приглядывал за своим младшим братом. Ох, милая, я бы хотела, чтобы ты могла встретиться с Джеймсом.
Я не была уверена, чувствовала ли то же самое. В моих глазах он все еще был мужчиной, который продолжал отвергать моего отца. Тяжело выйти
— Мой отец... — я откашлялась, — умирая, он постоянно думал о брате и хотел, чтобы я принесла ему письма. Но, полагаю, все это больше не важно. Я приехала в Нью-Йорк зря.
Она отпустила мою руку, но не сдвинулась с места.
— Разве тебе не помогло то, что ты услышала? Джеймс любил твоего отца. Он никогда не намеревался причинить ему боль.
— Слишком поздно для моего отца узнать это, не так ли? — ответила я устало.
Я провела с Хелен около часа, разговаривая о двух мужчинах, которые занимали особое место в наших сердцах. А затем я встала и отправилась в отель. Мою тихую гавань.
Перед отъездом она заставила меня дать обещание, что я позвоню ей.
— Теперь ты — моя семья, — сказала она, мило улыбаясь.
Узнав, что мой дядя погиб в автомобильной аварии три года назад, все, что я хотела сделать, — это напиться и забыть обо всем хотя бы на несколько часов.
Поэтому, как только вошла в номер, я переоделась и пошла в "Черную жемчужину" на тридцатом этаже.
Несмотря на тот факт, что было еще рано, заведение было переполнено. Обратив внимание на официанток в коротких черных платьицах, я проплыла между столиками и направилась к бару. Как только я привлекла внимание бармена, то заказала свой первый бокал виски.
Экстремальные ситуации требуют чрезвычайных мер, и, учитывая тот факт, что я даже не хотела видеться с собственным дядей, когда только приехала сюда, его смерть повлияла на меня больше, чем я могла себе представить. Из-за того, с какой любовью Хелен говорила о нем... было трудно ничего не почувствовать.
Одергивая платье вниз так, чтобы ничего не выставить напоказ, я вертела стакан в руке.
Почти каждый мужчина в зале был одет в подогнанный по размеру костюм со скучным галстуком, и почти с каждым из них была идеально накрашенная хихикающая девушка.
С каждой секундой я чувствовала себя не в своей тарелке. Я закрыла нос и опрокинула все содержимое бокала, которое на вкус для меня было больше похоже на яд, нежели на алкоголь. Скривившись и откашливаясь, чтобы унять жжение в горле, я подала сигнал бармену.
Самым непривлекательным голосом я попросила более мягкой выпивки. Так как обычно я не пила ничего, кроме вина, пива и, может, коктейля, виски мог быть для меня смелым шагом. Мне было абсолютно все равно, что я пила, так как это помогало достичь желаемой цели. Если бы я смогла выпить еще несколько бокалов того, что предложил бармен, и при этом не опозориться, то уверена, что я бы полностью отключилась, по крайней мере, на одну ночь.
Намереваясь напиться и забыться на несколько часов, я сидела у барной стойки и наблюдала за приходящими и уходящими людьми. Я стала свидетелем короткого периода жизни каждого из них. Я видела, как они флиртовали, пытались скрыть, где задерживался их взгляд, как их руки блуждали слишком низко, когда они думали, что никто на них не смотрел. И за все это время я перекинулась лишь парой слов с барменом, когда тот подходил, чтобы обновить мой напиток.