Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)
Шрифт:
Бедфорд-стрит – короткая, прямая улица, отходящая от берега Гудзона, – была в этот час пустынна и темна. Единственный огонь горел в старой пошивочной мастерской на углу Коммерс-стрит, напротив его дома. Видимо, там кто-то до сих пор трудится, но Алистер Кэмпбелл, погруженный в свои мысли, не придал этому значения. Не заметил он и того, что от тротуара в ста метрах от мастерской отделилась старая, раздолбанная машина с погашенными фарами. Он не слышал и не видел, как рыдван вновь остановился, как оттуда вышел человек, не потрудившись захлопнуть дверцу, и неверным шагом двинулся по направлению к нему. Человек был
В ноздри ударил явственный запах хлороформа. Он ощутил резь в глазах, потом перед ними все поплыло, и ноги подогнулись. Болезненно хрупкое тело обмякло в руках нападавшего, но тот без труда удержал его.
Несколько минут спустя Алистер уже лежал на заднем сиденье потрепанного временем «доджа». Человек в надвинутом капюшоне сел за руль и, не включая фар, тронулся с места, чтобы влиться в сверкающий, хаотичный поток движения.
32
Алистер Кэмпбелл окоченел от наготы и ужаса.
Он, скрючившись, лежал в темном багажнике машины, где пахло грязными носками и дерьмом, а машина мчалась, жестко подпрыгивая на неровностях дороги из-за разболтанных рессор. После нападения перед дверью дома он не полностью потерял сознание, а погрузился в странный ступор, от которого тело словно отяжелело, а кости налились свинцом.
При первом же резком повороте он соскользнул с потертого заднего сиденья на пол. Отрезок дороги, показавшийся ему бесконечным, он пролежал, до потери пульса вдыхая пыль коврика и жмурясь от бликов света. Потом машина остановилась на каком-то пустыре, и городские огни отдалились до горизонта, какой открывался из окошка машины.
В отдалении навязчиво мигал желтый фонарь. То ли маяк, указывающий морякам порт, то ли посадочный огонь аэропорта, то ли одинокая вечерняя звезда, затуманенная слезами напуганного человека.
Он услышал хлопок передней дверцы, и сразу же на него дохнуло сыростью, ржавчиной и водорослями. Тут впервые за весь путь ему явилась ясная мысль. Он осознал, что находится на берегу, но на каком – ни понять, ни вспомнить не мог.
В туманном поле зрения вдруг возник человек в дешевом спортивном костюме под плюш; на лицо натянут вязаный шлем с прорезями для глаз и рта. Он схватил Алистера руками в черных перчатках, как мешок, поднял с пола и усадил на сиденье лицом к двери. Алистер почувствовал, что ноги свисают над пустотой, а сам он точно тряпичная марионетка в руках кукольника.
Никакой реакции, кроме страха, он не выказал, когда увидел, что его похититель достал из кармана моток липкой ленты и большой резак. В полутьме, подсвеченной далекими огнями, лезвие сверкнуло острой угрозой, когда человек отрезал куски скотча, чтобы заклеить ему рот и связать руки впереди.
Затем похититель вытащил Алистера из машины и с легкостью поволок к задней дверце машины. Прислонив безвольно обмякшего пленника к крылу и одной рукой поддерживая его за пояс, другой он открыл багажник.
Алистер краешком сознания ощутил, что его грубо впихнули в темное чрево
В конусе света снова блеснуло лезвие. В помраченном сознании не осталось ни единого уголка для стыда в момент, когда похититель взрезал и сорвал с него штаны и трусы, пропитавшиеся мочой и испражнениями.
Неизвестный не отреагировал на его слабый стон, равно как и на темное пятно, расползавшееся на брюках. Спокойно и умело он освобождал пленника от всех покровов. При каждом соприкосновении лезвия с кожей Алистер содрогался не столько от холода, сколько от страха.
Из глаз его текли слезы жалости к своей злосчастной судьбе. Так, спазм за спазмом, капля за каплей, он остался совсем голый в окружении вонючих обрывков, под нещадным, стерильным лучом фонарика. Багажник закрылся, и единственными спутниками Алистера во тьме остались его собственный ужас и его собственные нечистоты.
В тишине резко хлопнули две другие дверцы, заурчал мотор, и краткая передышка на пути к конечной цели окончилась. Машина рванула с места, и он затрясся в темноте багажника и своих мыслей.
Что это за человек?
Что ему надо от меня?
На ум пришли слова Рея, услышанные недавно…
час или сто лет назад?
…по телефону сквозь треск ломающегося под ногами льда.
Джеральд Марсалис и Шандель Стюарт убиты.
Кто-то настиг бывших Линуса и Люси и унес с собой их жизни. А теперь он, связанный и голый, ожидает в тесном багажнике той же участи.
Зубы начали выбивать ритмичную, неумолимую дробь под полоской скотча. В его трусливой душонке было запрограммировано раскаяние в чем-то давнем, точно так же, как он запрограммировал свой сотовый напоминать ему о регулярном приеме лекарств.
Довольно было небольшой встряски, чтобы воспоминание прорезало его мозг, как будто все произошло сию минуту у него на глазах. Много лет он хотел кому-нибудь рассказать об этом, но не хватало духу. Он пытался в завуалированной форме излить свои чувства бумаге – этому литературному духовнику, – понимая, что причудливые метафоры не принесут ему освобождения исповеди и отпущения грехов перед судом зеркала.
Спустя какое то время…
час или сто лет?
…машина, подпрыгнув, видимо въехав на тротуар, остановилась. Почти сразу послышался стук открываемой дверцы; потом, точно ржавая якорная цепь, заскрипели на несмазанных петлях ворота.
Вновь захлопнулась дверца, машина поползла куда-то вбок, после чего остановилась окончательно и мотор заглох.
Алистер в который раз услышал скрип ржавой дверцы, потом шорох шагов по гравию – каждый шаг гулко отдавался в сердце. Открылся багажник, и в направленном вниз луче фонарика Алистер увидел мужской силуэт и руку с длинными кусачками, вскинутыми на плечо. Луч фонарика мимолетно скользнул по голому телу пассажира и убрался под грохот захлопнутой дверцы, оставив в глазах Алистера желтое пятно, как последнее воспоминание о свете в его тесной темнице.