Нарисованная ведьма. Истории о первой любви
Шрифт:
– Однажды к нему зашла соседка, – рассказывала Сабина, – и разговаривала с ним полчаса на пороге. Так он тогда только заметил, что вышел к ней нагишом, когда уже дверь закрыл.
– Как нагишом? – раскрыла я рот.
– Ну так, совершенно голый! – захихикала Сабина, сверкая чёрными глазками.
– Рита, иди в свою комнату, – посоветовала мама.
– Не поняла, – не отставала я. – Ну, предположим, он и не заметил, раз он так привык ходить. В своём доме как хочет, так и ходит. Но она-то, соседка-то эта,
Но Сабина всё хихикала.
– Рита, иди в свою комнату! – повторила мама и махнула рукой на Сабину.
И зачем она это рассказала? Теперь, когда я вижу долговязого будущего профессора в длинном кашемировом пальто, с белым платком на шее, каждый раз стараюсь не представлять его нагишом. Бр-р! Он поправляет очки на переносице и улыбается мне, а я шарахаюсь от него, как от маньяка.
Портрет Сабины я нарисовала. В общем-то, Сабина мне нравится. Она весёлая, ни капли не занудная, остроумная и немножко хитрая. Роль шпионки ей вполне подходит.
– Как раз сегодня к нам придёт Сабина. Можешь спросить у неё…
– Только не говори ей ничего про меня, пожалуйста! – испугалась я. – Пусть она не знает, кто мне нравится. Просто порасспрашивай, ладно?
Заявилась Сабина, и мне пришлось целый вечер слушать её чириканье. Мама пыталась навести коллегу на нужный разговор, но Сабина по привычке перескакивала с одной темы на другую. Когда я уже отчаялась выведать что-нибудь полезное, Сабину прорвало.
– Стою я такая на балконе с биноклем и высматриваю красивых выпускников, – хихикнула Сабина.
– Зачем? – удивилась я.
– Да просто так. Мне скучно, я же рано заканчиваю работать. Я всегда после работы стою на балконе с биноклем.
«Точно делать нечего!» – подумала я.
– А профессор знает? – усмехнулась мама.
– Знает, конечно, – не смутилась Сабина. – Он относится к моим забавам снисходительно. Так вот… Например, Егор Боголюбов. Очень красивый парень, из одиннадцатого. Он после школы провожает Оленьку из девятого. Как-то я говорю ему: «Егор, ну зачем тебе такие пышные ресницы? Подари мне половину».
У меня голова начала трещать от избытка ненужной информации. Я пригляделась к Сабине. Ресницы у неё короткие, жёсткие, прямые и чёрные, как уголь для рисования.
– А вот ещё в классе с Егором учится парень… Сероглазенький такой, широкоплечий, то ли Слава, то ли Алёша, – ввернула мама.
– А-а… Это Саша. Ну, Саша – это… Ах! – Сабина закатила глаза.
Я вцепилась в чашку ледяными пальцами. Что «Ах»?
– Мальчик из прекрасной интеллигентной семьи, учится блестяще, знает три языка, собирается поступать в высшее военное училище в Москве…
Да уж, будто характеристику прочитала. «Пользуется уважением в коллективе, добивается успехов в учёбе и т. д., и т. п.» Эта официальная информация
– Он мне нравится, хорошенький такой, свеженький, – со смешком добавила Сабина и вдруг повернулась ко мне.
Я в это время как раз нахмурилась, потому что хорошенький – это как про собачку, а свеженький – это как про овощ. И вообще, из её уст описание моего идеала прозвучало банально.
– Тебе, наверное, тоже, да? – спросила Сабина и подмигнула, добавив ещё пошлости к общей картине.
– Я спать пойду, – сказала я и убежала к себе.
«Как ему понравиться, ну как?» – спросила я у зеркала.
Зеркало показывало мне небольшой вздёрнутый нос, широкие скулы, вьющиеся тускло-русые волосы до плеч и большие серые глаза. Очень грустные глаза.
Всё это вместе довольно симпатично, но… не идеально. Почему бы мне не иметь прямой нос? Можно даже с горбинкой. Почему бы мне не быть зеленоглазой брюнеткой с правильным овалом лица? (Тут Натали Гончарова гордо задрала подбородок.) «Чистейшей прелести чистейший образец» – это не про меня. Я скорее «девчонка с нашего двора», которая нравится всяким мелким Женькам.
Я села за стол и написала план:
1. изменить внешность;
2. следить за своей речью и манерами;
3. сменить гардероб.
Ещё раз покрутилась перед зеркалом и приписала пункт № 4 – совершенствовать свою фигуру. Ну, и потом ещё штук десять подпунктов добавилось (зарядка, маски для лица и волос, тонирование прядей, пробежки по утрам, антицеллюлитный массаж).
Ещё немного подумав, приписала последний пункт, двадцать пятый – много читать и выучить пару десятков стихов.
Я должна стать другой, чтобы стать достойной своего Идеала.
Не хватало только в институт благородных девиц записаться. И я записалась. Правда, это называлось «Школа красоты». Нас там учили и этикету, и искусству макияжа, и танцам, и риторике, и французскому, и даже (ха-ха!) рукоделию.
Теперь мои дни проходили в особом измерении. Примерно так: «Сходила в спортзал. Покачала пресс. Сделала маску для лица. Перевела три куплета французской песенки и одну полосу из английской газеты. Увидела свой Идеал в школьной столовой. Разговаривал с одноклассницей. Меня не заметил».
Или так: «Пробежала три круга по парку, в спортзале покачала ноги. Сделала маску для волос. Послушала аудиоуроки «Итальянский с капучино». В школьной библиотеке увидела Идеал. Он со мной поздоровался! И улыбнулся!!!»
Тренироваться я стала всё больше. Поначалу тело изнывало от нагрузки, кое-как заставляла себя идти на занятия. Потом вошла во вкус, откуда-то взялась выносливость. С удивлением поняла, что меньше хочется шоколада, а к булочкам, круассанам и тортикам из пекарни меня вообще не тянет. Начала делать свежевыжатые соки и «Коктейли здоровья».