Нарисую себе счастье
Шрифт:
— Это потому, что я постоянно пою его отварами! Да и амулет убрали… А еще, знаете… — я заколебалась, но все же продолжила. — Мне кажется, что Гальянов за мной ухаживал!
— Неужели?
— Да. Комплименты отпускал, смотрел ласково, под локоть поддерживал. А вдруг он планирует потом, если Казимир умрет, просить моей руки?
Туманов вдруг закашлялся, отворачиваясь и закрываясь рукавом.
— Вы больны? — встревожилась я. — Вот, выпейте чаю!
— Нет-нет, все в порядке. Просто поперхнулся. Я вас услышал, Мари. Непременно подумаю об этом. Что-то еще расскажете,
Я медленно покачала головой. Нет. Больше мне сказать было нечего.
Допив свой кофий, Туманов распрощался, напоследок пообещав, что непременно проверит все факты, касающиеся Гальянова. Это меня привело в самое благодушное настроение, и я, вернувшись в номер, достала из своих бесконечных сумок новый альбом. Остаток дня я провела за рисованием, ничуть даже не скучая.
***
В последний день выставки я волновалась больше Казимира. В конце концов, я видела витрины с разными сервизами. Мой, быть может, и не был самым красивым. Тот, что с зайчиками, с фабрики Граусса, мне понравился даже больше. Я купила себе несколько чашек. А работы старого мастера Спасского и вовсе поражали воображение своим изяществом. Правда, Спасский больше статуэтки лепил, чашек у него было всего две и те, скорее, декоративные. Пить чай из них было бы весьма затруднительно.
— Стеклянные кубки не получат медали, это точно, — вещал Казимир, затягивая у меня на спине шнуровку быстрее, чем всякая горничная. — Но это и не важно. Я видел бумаги из канцелярии, там огромный заказ. Год придется его делать, а то и больше. Нужно будет расширять производство. Икшарский сервиз уже выпросил себе Барги. А вот морской… думаю, малая медаль выставки у нас… у тебя в кармане, моя дорогая.
Я кивала. Барги — это тот носатый князь, шумный и веселый. Мне он нравился хотя бы тем, что не имел никакой возможности подсунуть Казимиру амулет.
— Знаешь, что странно? Демид куда-то пропал.
— Как это?
— Приказчик не знает, где он. В номере не ночевал. Наверное, женщину себе нашел, увлекся.
Я кивнула. Пожалуй, ничего не буду ему рассказывать. Супругу точно не понравится мое вмешательство.
Сегодня выставка была закрыта для посетителей, и оттого ратуша казалась гулкой и огромной. Стол Гальянова был убран. Ни его приказчика, ни вина уже тут не было. Неужели Георг Павелевич его арестовал? Но почему тогда не сообщил нам?
Казимир принес мне чашку чая и пирог с капустою, которыми тут угощали всех желающих. К нам подошли поздороваться Синицин, Барги, еще какой-то икшарский князь с непроизносимым именем и еще несколько незнакомых мне людей. Вдалеке я увидела старого князя Озерова — странно, что мы не столкнулись с ним раньше. Он приветливо мне кивнул.
Мы все стояли, один лишь государь сидел за столом, накрытым белоснежной скатертью и преспокойно листал какие-то бумаги. Перед ним лежала гора медалей, больших и малых. Началась церемония награждения. Сначала выдавали красивые грамоты с печатями участникам, потом вызывали тех, кому полагалась малая медаль. Поскольку имя Долохова до сих пор не прозвучало, я смела надеяться, что мы заслужили одну из высших наград.
Синицын,
— Морской сервиз фабрики Долохова награждается большой медалью! — объявил распорядитель, и я подпрыгнула от неожиданности. Это мы, это про нас!
Большие медали государь вручал лично. И получать его позвали не только “владельца фабрики”, но и “прелестную художницу”.
— Впервые я отдаю медаль в нежные женские руки, — объявил государь. — В следующем году желаю видеть здесь и талантливых дам! Портнихи, вышивальщицы, художницы — всем будем рады. На Юге, как я помню, даже женщины-артефакторы встречаются, верно, Святогор Велимирович? Не желает ваша невестка показать свое мастерство? Или ее сестра, быть может?
Князь Озеров, стоящий в первых рядах, развел руками. Дескать, ему-то откуда знать? Но глазами сверкнул. Точно говорю — следующей зимой этот хитрец привезет и Аглаю, и Милану.
Интересно, а матушка моя, некогда лучшая вышивальщица Большеграда, не захочет что-то отправить на выставку? Хотя… до того ли нам будет, если Казимир и в самом деле нас покинет? К тому же я буду уже держать на руках нашего ребенка.
— И все же, куда пропал Демид? — озабоченно пробормотал Казимир, которого куда больше волновало исчезновение друга, чем наша победа и наше будущее. — Подожди тут, Мари, я спрошу у Озерова. Святогор Велимирович всегда знает больше других.
Церемония награждения продолжалась. Выходили за медалями люди. Государь для каждого находил доброе слово. Вездесущие подавальщики разливали уже не чай — вино. Шутки становились грубее, смех — громче. Женщин сегодня в ратуше было немного, все с мужьями. И на них никто не обращал внимания. Мне вдруг захотелось убежать. Медаль была у меня в руках: тяжелая, круглая, наверное, из золота, в красивой коробке. Чего же нам еще ждать? Может, и сбежать?
Вернувшийся Казимир был хмур. Кивнув друзьям, сообщил:
— Говорят, Демид срочно уехал куда-то с господином Тумановым. Очень странно, конечно. Мари, ты выглядишь уставшей. Не хочешь уйти пораньше?
Я только кивнула. Супруг приобнял меня за плечи и повел к выходу. Уже темнело — зимой солнце заходит рано. Снегопада сегодня не было, небо было высоким и ясным, можно было разглядеть даже бледный серп месяца.
— А поехали кататься на санях? — вдруг предложил мой супруг. — К реке да через лес, а?
— Замерзнем, наверное, — усомнилась я.
— А мы в меха укутаемся. Завтра уж домой возвращаться, а ты ни разу за городом не была!
— А поехали!
Поймав извозчика, Казимир приказал:
— На Торговую площадь!
И тихо мне пояснил:
— Там всегда можно свободные сани найти. За городом на карете никак, там всегда дороги заметает. Ничего, слышал я, государь указ подписал о строительстве железной дороги. Скоро сани да кареты в прошлое уйдут. Все будем ездить на паровых повозках!
Я не стала напоминать ему, что он навряд ли доживет до тех чудных дней. Уверена, он и сам все понимал.