Нарисую себе счастье
Шрифт:
Я прикусила губу. Слова Гальянова мне были непонятны и обидны. Поехала, потому что захотела! Я сроду нигде не была, кроме Большеграда да Подлески, почему бы мне не поглядеть Север? Когда еще получится выбраться?
И вообще, зачем он мне все это говорит? Уж не жалеет ли, что Казимиру теперь есть кому оставить заводы? Может, Гальянов и сам на них глаз положил, а для того подкинул “другу” артефакт?
— Говорят, вы были влюблены в Ольгу? — спросила я, рассчитывая, что он закончит разговор. Тема-то неудобная, даже неприличная
— Мне она и сейчас нравится, — совершенно спокойно ответил Демид. — Очень красивая девушка, да еще и с характером. Но вы ничуть
— Это чем же?
— Вы богаче, — и рассмеялся, гад этакий, — и учтите, это вижу не я один. Будьте осторожнее, госпожа Долохова. Вам на выставке проходу не дадут.
Я только отмахнулась, решив, что он завидует, но неожиданно предсказание Гальянова сбылось. Уже на ужине к нам стали подходить знакомцы Казимира, и все они разглядывали меня весьма внимательно. И восхищались — волосами, смелой стрижкой, изяществом фигуры. А уж когда Мир объявил, что я его лучшая художница, поток лести едва не сшиб меня с ног. За один только вечер я получила несколько приглашений на именины, на музыкальный вечер, в театр, на танцевальный раут, на “костер”... Последнее меня озадачило. Оказалось, есть на Севере такое развлечение: мужчины и женщины собираются где-то в парке или лесу, разжигают костер и жарят там мясо. Пью чай, сваренный так же, на костре, ну, и не только чай. Играют в какие-то зимние игры, иногда катаются с горки на санях.
Очень, очень странное времяпрепровождение. И холодное. Вот уж удовольствие — на морозе как зайцы скакать! Казимир на мое бурчание только смеялся и говорил, что я ничего не понимаю в веселье. Должно быть, он прав. Только вот веселиться в кругу малознакомых людей я никогда не умела, мне сначала нужно привыкнуть, приглядеться, научиться доверять.
А Мир совсем другой, не такой, как я. Он, кажется, знал всех вокруг, со всеми дружил, всех помнил: и детей, и стареньких родителей, и незамужних сестриц. Как у него это выходит? На Юге он вел себя иначе. Какой он настоящий?
А на выставке к нам как репей прицепился высокий смуглый мужчина с орлиным носом. Икшарский князь Барги — так он представился. Осушив несколько кубков с вином (приказчик Гальянова охотно подливал ему каждый раз, когда князь требовал, хотя остальным позволял пить не больше половины кубка), Барги куда-то уволок моего супруга. Я же осталась возле витрины с нашими сервизами. Для меня было поставлено удобное кресло.
Народу было много, как аристократов, так и простых горожан. Где-то угощали блинами, где-то давали попробовать колбасы, на столе Гальянова стояли разноцветные кубки с вином. Вино пользовалось особой популярностью, сюда приходили все. Осушив кубок, довольные люди рассматривали нашу витрину с явным удовольствием. Им нравились чашки, они хотели потрогать большой чайник, спрашивали, не напою ли я их чаем. Я только разводила руками — увы и увы. Чаю наливают в другом зале и в посуду попроще.
— Какая тонкая работа, — заметил один из гостей, приблизившись к моей витрине. — Мне нравится этот морской сервиз. Никогда не видел ничего подобного, — и, обратившись ко мне, уточнил. — Работа Долохова, верно?
— Да, это чашки с его фабрики.
Я разглядывала мужчину с доброжелательным любопытством. Он был существенно старше Мира (а может, все дело в короткой бороде и седине в волосах), одет скромно, но держался с достоинством. Коричневый плащ с бобровым воротником выглядел потертым. На руках мужчина держал мальчика лет пяти, что меня особенно умилило. Заботливый отец, сразу видно!
— Марэк, тебе нравится?
Мальчик кивнул и застенчиво спрятал нос в пушистом воротнике.
—
— Синие, — шепотом ответил робкий мальчик.
— А хочешь, я тебе такую подарю?
— А можно?
Отец мальчика наблюдал за нами спокойно, не делая ни малейшей попытки вмешаться. Мне это понравилось.
— Иди сюда! — я вытащила из-за витрины ящик с еще одним сервизом. Оба доехали в целости и сохранности, и я была уверена, что Мир не станет ругаться, если я сделаю подарок ребенку. — Выбирай любую.
Мальчик слез с рук отца и обстоятельно оглядел чашки, аккуратно лежащие в опилках и соломе.
— Вот эту, — выбрал он себе из одинаковых одну.
— Погоди, к ней есть еще блюдце. Давай я заверну в бумагу?
Вручив небольшой сверток мальцу, я виновато улыбнулась мужчине в плаще.
— Надеюсь, я вас не обидела своим подарком?
— Нет, что вы, мне приятно. Вы — молодая госпожа Долохова? Мне говорили, что Казимир женился недавно.
— Да, я его жена. А вы знакомы? — я почувствовала себя дурочкой. Наверное, не нужно было заниматься ерундой.
— Знакомы и давно. Впервые на Севере?
— Да.
— Откуда вы родом? Кто ваши родители?
Незнакомец глядел строго и вопросы задавал уверенно. Может быть, он дознаватель? Как Туманов?
— Я из Большеграда, из простой семьи. Матушка — вышивальщица, а отец каменщик.
Скрывать что-то я не видела смысла, говорила как есть. Раз уж обратила на себя внимание, что же — уходить от беседы?
— А кто придумал этот узор, не знаете? Мне и вправду очень нравится. Я бы хотел купить сервиз.
— О, это я рисовала, — про то, что подсказку мне дала Милана Синегоская, показалось говорить неуместным. — А купить — это к Казимиру, пожалуй. Он тут хозяин. Я без его ведома не могу распоряжаться.
— Вы правы, я приду позже, когда он появится.
— Ему что-то передать, быть может? — мне было любопытно, кто этот человек, что так хорошо знает Мира, но не потрудился представиться.
— Нет, не нужно. Думаю, мы еще встретимся. Прощайте, госпожа Долохова.
Я пожала плечами и выбросила странного посетителя из головы. Тем более, что у стола Гальянова завязалась потасовка — несколько горожан не поделили кубок с вином. Как будто у приказчика нет еще нескольких ящиков! Началась толкотня, стол, конечно же, толкнули, пара кубков со звоном упала на пол и разбилась. К нам тут же подлетели местные шальварщики (на Севере такого слова не было, их всех называли полицейскими), оттеснили посетителей и быстро помогли навести порядок. Я даже испугаться не успела. Конечно, у нас имелось еще много кубков в запасе, мы с приказчиком заменили испачканную скатерть, поставили новую посуду, и дальше все пошло точно так же.
Вернувшийся Казимир предложил мне прогуляться по выставке одной, сказав, что тут совершенно безопасно. На втором этаже — женские залы, туда пускают только по спискам. Я в этом списке есть. Конечно же, я тут же отправилась на второй этаж — и не пожалела. Там были ткани, украшения, шали… и белье. Шелковое, батистовое, украшенное кружевом и вышивкой. Не удержавшись, я купила несколько панталон и сорочек, приобрела пару лайковых перчаток и, неожиданно, валенки. Не знаю, зачем они мне, но на них были нарисованы снегири. Я не устояла. А вот украшения меня не заинтересовали. Колец я не носила — они мешали мне рисовать. Браслеты все равно не видно было под длинными рукавами. Под всякие ожерелья и бусы нужны были соответствующие наряды, а у меня их не было.