Наркоманы красоты
Шрифт:
«Полагаю, что так».
«Конечно это так!» — сказал он яростно. «Кроме того, вы видели какую-нибудь из этих женщин?» Он покачал головой в изумлении. «А разве вы с готовностью не трахнули бы слизня, чтобы заполучить потом одну из этих женщин… В смысле, если бы вам, к тому же, не пришлось умереть за это?»
Я принял это за риторический вопрос и не ответил. Он одарил меня взглядом умеренного раздражения и некоторое время не говорил.
В конце концов он сказал: «Так что, я копил, пока не накопил на билет — это не плохо,
Мне пришёл в голову ещё один вопрос, довольно невежливый. Путеводители имели тенденцию фокусироваться всё больше на чарующих жизнях и хорошо продаваемом трагическом падении вниз самых богатых ищущих, тех, которые могли покупать дворцы и граали для своих вдов. «На что вы будете жить, после того, как вас выберут? Вы достаточно скопили на жизнь?»
«Нет», — сказал он без видимого смущения. «Вдовы предоставляют комнаты в своих дворцах и еду для тех, кто не может платить за них сам. Почему нет? Они могут себе это позволить».
Я подумал об этом и попытался представить, что происходило в этих комнатах. Он, кажется, догадался, о чём я думаю, и продолжил: «Да, долго я не проживу. Однако, что за прелесть, э? Быть запертым с самой прекрасной женщиной во вселенной. И говорят, что сильфиды из маленьких комнат — самые красивые из всех — поэтому, когда я умру и она пойдёт обратно к Оку, даже жители Крондиэма будут плакать, видя, как она уходит».
«Конечно, никакого грааля для неё. Этот обычай я не понимаю», — продолжил он. «Когда ты мёртв, ты — мёртв; какое тебе дело, если твоя сильфида превратиться обратно в слизня?»
«Не знаю», — сказал я. «На самом деле, здесь много того, чего я не понимаю». Но внезапно я действительно понял порыв мужей сохранить созданную ими красоту. Что, если бы я знал, что все мои картины превратятся в прах в день, когда я умру? Что бы я сделал, чтобы сохранить работу всей моей жизни?
«Так», — сказал Кёрм Деллант резко. «Я больше не могу болтать. Прилив почти полный, поэтому, вы должны уйти».
Я поднялся. «Удачи», — сказал я довольно неуверенно.
Он любезно кивнул, но всё его внимание было направлено на пляж и перламутровую зыбь Опалового Ока.
Я пошёл прочь, назад к тропинке в Крондиэм. Когда я проходил мимо последней святыни, посвящённой лунному жуку, я повиновался импульсу и вошёл внутрь.
Это была самая заброшенная из святынь, которая собрала внушительную гору мусора. Я стоял в передней части святыни и пытался представить, каково это, ожидать здесь существо, которое заберёт мою жизнь.
Я взглянул на Око и увидел, как чужеродная голова сильфиды прорвала поверхность.
В каком-то шокированном очаровании я смотрел, как оно выбралось на пляж, существо немного похожее на тюленя-рептилию. Его кожа была жёсткой и белой, и сверкала мириадами крохотных чешуек. У него было два огромных фиолетовых глаза и свисающий зоб. Мясистый спинной плавник начинался примерно по середине его сумкообразного тела, и разветвлялся в точке, где
Ко мне? Не знаю, о чём я думал, когда остановился в святыне. Знало ли как-то это существо, что я был всего лишь зрителем, довольствовавшимся наблюдением с безопасного расстояния? Я глянул на другие святыни и увидел сердитые лица, повёрнутые ко мне.
Я бросился бежать вверх по пляжу так быстро, как только могли нести меня ноги. Когда я обернулся, чтобы взглянуть в последний раз, сильфида направлялась к святыне, которую занимал Кёрм Деллант.
Я почувствовал странную радость, что механик получил то, чего хотел, хотя я не мог понять, как он может делать то, что делает.
Согласно путеводителям, следующую ночь он проведёт со своей сильфидой и утром она пойдёт с ним в город на своих новых ногах.
Когда я вернулся в вестибюль Скелпина, женщина-портье показала что-то и позвала меня. «Сэр? Для вас сообщение».
Она передала мне пластину. «От кого это?» — удивлённо спросил я. Кто знал, что я в Крондиэме?
Она пожала плечами. «Посыльный оставил, сэр, без объяснений».
Я отправился к себе, в задумчивости, но, когда добрался до номера, я не стал сразу же воспроизводить пластину. Я лёг на кровать, думая об ищущих на пляже. Был ли весь этот феномен всего лишь поворотом в том стремлении к смерти, которое некоторые люди всегда носили в своих сердцах? Это казалось каким-то уже слишком лёгким объяснением.
Через некоторое время я установил мольберт.
Я подумал о том, что видел на пляже. Попытался сделать быстрый набросок святынь с их нетерпеливыми обитателями, сидящими на корточках подальше от света, так похожими на притаившихся хищников. Я заставил их глаза засверкать, а зубы — заблестеть, и нарисовал эту сцену словно день был такой хмурый, что все краски утекли из мира, оставив только серый, чёрный и холодный коричневый.
Результат мне особо не понравился, но я внёс его в память для переработки в будущем.
Я попробовал вид приливного обелиска, склонившись, по-началу, до совершенно буквального изображения. Но пока я работал, поверхность Ока приобрела неестественные изгиб и упругость, будто это была грудь громадной женщины, а обелиск, с его кольцом кроваво-красных морских уточек, показался чёрным шипом, воткнутым в эту совершенную кожу.
Я сбросил изображение, немного шокированный тем, что поднялось со дна моего разума.
В итоге, я попробовал изобразить сильфиду, как она выталкивает себя из моря, но получилось ещё менее удовлетворительно. Я никак не мог заставить сильфиду выглядеть как что-то большее, нежели чем уродливое инопланетное животное. Поэтому, я превратил сильфиду в мелкий элемент композиции, заключённый в рамку из рук мужчины, вытянутых в мольбе. Это изображение я тоже сохранил для дальнейшей работы, однако я полностью исчерпал творческий порыв и отложил мольберт.