Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 3
Шрифт:
Горшечник
№372 [135]
Едет дорогою горшечник; навстречу ему прохожий: «Найми, — говорит, — меня в работники!» — «Да умеешь ли ты горшки делать?» — «Еще как умею-то!» Вот порядились, ударили по рукам и поехали вместе. Приезжают домой, работник и говорит: «Ну, хозяин, приготовь сорок возов глины, завтра я за работу примусь!» Хозяин приготовил сорок возов глины: а работник-то был — сам нечистый, и наказывает он горшечнику: «Я стану по ночам работать, а ты ко мне в сарай не ходи!» — «Отчего так?» — «Ну да уж так! Придешь — беды наживешь!» Наступила темная ночь; как раз в двенадцать часов закричал нечистый громким голосом, и собралось к нему чертенят видимо-невидимо, начали горшки лепить, пошел гром, стук, хохот по всему двору. Хозяин не вытерпел: «Дай пойду — посмотрю!» Приходит к сараю, заглянул в щелочку — сидят черти на корточках да горшки лепят; только один хромой не работает, по сторонам смотрит, увидал хозяина, схватил ком глины да как пустит — и попал ему прямо в глаз! Окривел хозяин на один глаз и вернулся в избу, а в сарае-то гам да хохот пуще прежнего!
135
Место записи неизвестно.
AT —. СУС — 817*** (Черт-горшечник) — учтен только один русский текст. К сюжетному типу относится и «Горшечник» сборника Афанасьева, не
Наутро говорит работник: «Эй, хозяин! Ступай горшки считать, сколько за одну ночь наработано». Хозяин сосчитал — сорок тысяч наработано. «Ну, теперь готовь мне десять сажен дров; в эту ночь стану обжигать горшки». Ровно в полночь опять закричал нечистый громким голосом; сбежались к нему со всех концов чертенята, перебили все горшки, покидали черепье в печь и давай обжигать. А хозяин закрестил щелочку и смотрит. «Ну, — думает, — пропала работа!» На другой день зовет его работник: «Погляди, хорошо ли сделал?» Хозяин приходит смотреть — все сорок тысяч горшков стоят целы, один одного лучше! На третью ночь созвал нечистый чертенят, раскрасил горшки разными цветами и все до последнего на один воз уклал.
Дождался хозяин базарного дня и повез горшки в город на продажу; а нечистый приказал своим чертенятам бегать по всем домам, по всем улицам да народ скликать — горшки покупать. Сейчас повалил народ на базар: обступили со всех сторон горшечника и в полчаса весь товар разобрали. Приехал мужик домой и полон мешок денег привез. «Ну, — говорит ему нечистый, — давай барыши делить». Поделили пополам. Черт взял свою часть, распрощался с хозяином и пропал. Через неделю поехал мужик с горшками в город; сколько ни стоял он на базаре, никто не покупает; все обходят его мимо, да еще всячески ругают: «Знаем мы твои горшки, старый хрен! С виду казисты, а нальешь воды — сейчас и развалятся! Нет, брат, теперь не надуешь». Перестали брать у него горшки; совсем обеднял мужик, запил с горя и стал по кабакам валяться.
Вдова и бес
№373 [136]
Жил-был мужик, была у него жена-красавица; крепко они любили друг дружку и жили в ладу и согласии. Ни много, ни мало прошло времени, помер муж. Похоронила его бедная вдова и стала задумываться, плакать, тосковать. Три дня, три ночи бесперечь слезами обливалась; на четвертые сутки, ровно в полночь, приходит к ней бес в образе ее мужа. Она возрадовалась, бросилась ему на шею и спрашивает: «Как ты пришел?» — «Да слышу, — говорит, — что ты, бедная, по мне горько плачешь, жалко тебя стало, отпросился и пришел». Лег он с нею спать; а к утру, только петухи запели, как дым исчез. Ходит бес к ней месяц и другой; она никому про то не сказывает, а сама все больше да больше сохнет, словно свечка на огне тает!
136
Место записи неизвестно.
AT —. СУС — 365 D**. Афанасьев в Примечаниях (кн. IV, 1873, с. 494—495) указал на аналогичные легендарные рассказы, напечатанные в «Казанских губернских ведомостях» (1859, № 7, с. 62) и в сб. Л. Семеньского (Sieme'nski L. Podania i legendy polskie, ruskie i litewskie», Pozna'n, 1845, s. 36—37). В «Указателе сюжетов русских быличек и бывальщин о мифологических персонажах» С. Айвазян (см.: Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975, с. 178 — Указатель) отмечены, наряду с текстом сборника Афанасьева, 13 опубликованных текстов восточнославянских быличек о черте, принявшем облик знакомого, родственника. Однако обстоятельную легендарно-сказочную трактовку сюжет о черте в облике мужа получает редко. Отметим не так давно записанную легендарную сказку о черте, который пришел к жене солдата в облике её мужа во время войны. (Сказки, легенды и предания Башкирии в новых записях на русском языке. / Под ред. и комм. Л. Г. Барага. Уфа, 1975, № 21).
В одно время приходит ко вдове мать-старуха, стала ее спрашивать: «Отчего ты, дочка, такая худая?» — «От радости, матушка!» — «От какой радости?» — «Ко мне покойный муж по ночам ходит». — «Ах ты, дура! Какой это муж — это нечистый!» Дочь не верит. «Ну, слушай же, что я тебе скажу: как придет он к тебе в гости и сядет за стол, ты урони нарочно ложку, да как станешь подымать — посмотри ему на ноги». Послушалась вдова матери; в первую же ночь, как пришел к ней нечистый, уронила под стол ложку, полезла доставать, глянула ему на ноги — и увидала, что он с хвостом. На другой день побежала к матери. «Ну что, дочка? Правда моя?» — «Правда, матушка! Что мне делать, несчастной?» — «Пойдем к попу». Пошли, рассказали все, как было; поп начал вдову отчитывать, три недели отчитывал — насилу отстал от нее злой бес!
Леший
№374 [137]
Одна поповна, не спросясь ни отца, ни матери, пошла в лес гулять и пропала без вести. Прошло три года. В этом самом селе, где жили ее родители, был смелый охотник: каждый божий день ходил с собакой да с ружьем по дремучим лесам. Раз идет он по лесу; вдруг собака его залаяла, и песья шерсть на ней щетиною встала. Смотрит охотник, а перед ним на лесной тропинке лежит колода, на колоде мужик сидит, лапоть ковыряет; подковырнет лапоть, да на месяц и погрозит: «Свети, свети, ясен месяц!» Дивно стало охотнику: отчего так, думает, собою мужик — еще молодец, а волосом как лунь сед? Только подумал это, а он словно мысль его угадал: «Оттого, говорит, я и сед, что чертов дед!» Тут охотник и смекнул, что перед ним не простой мужик, а леший; нацелился ружьем — бац! и угодил ему в самое брюхо. Леший застонал, повалился было через колоду, да тотчас же привстал и потащился в чащу. Следом за ним побежала собака, а за собакою охотник пошел.
137
Место записи неизвестно.
AT —. Относится к быличкам о лешем. Ср. AT 813 A (Проклятая дочь, унесенная чертом или лешим, — тексты № 227, 228). Леший в облике старика, ковырящего лапоть при свете луны, рисуется и в других русских быличках: в Указателе С. Айвазян (см. предыдущее прим.) учтено 3 варианта.
Шел-шел и добрел до горы; в той горе расщелина, в расщелине избушка стоит. Входит в избушку, смотрит: леший на лавке валяется — совсем издох, а возле него сидит девица да горько плачет: «Кто теперь меня поить-кормить будет!» — «Здравствуй, красная девица, — говорит ей охотник, — скажи: чья ты и откудова?» — «Ах, добрый молодец! Я и сама не ведаю, словно я и вольного света не видала и отца с матерью не знавала». — «Ну, собирайся скорей! Я тебя выведу на святую Русь». Взял ее с собою и повел из лесу; идет да по деревьям всё метки кладет А эта девица была лешим унесена, прожила у него целые три года, вся-то обносилась, оборвалась — как есть совсем голая! А стыда не ведает.
Пришли на село; охотник стал выспрашивать: не пропадала ли у кого девка? Выискался поп. «Это, — говорит, — моя дочька!» Прибежала попадья: «Дитятко ты мое милое! Где ты была столько времени? Не чаяла тебя и видеть больше!» А дочь смотрит, только глазами хлопает — ничего не понимает; да уж после стала помаленьку приходить в себя...
Морока
№375 [138]
Жил-был старик да старуха. Пришел бурлак и просится ночевать. Старик пустил: «Пожалуй, ночуй, только с таким уговором, чтобы всю ночь сказки сказывал». — «Изволь, буду сказывать». Ну, вот хорошо; полез старик с бурлаком на полати, а старуха сидит на печи — лен прядет. Бурлак и думает про себя: «Дай-ка, разве подшутить над ним!» — и оборотил себя волком, а старика медведем. «Побежим, — говорит, — отсюда», — и побежали в чистое поле. Увидал волк старикову кобылу и говорит: «Давай съедим кобылу!» — «Нет, ведь это моя кобыла!» — «Ну да ведь голод не тетка!» Съели они кобылу и опять побежали; увидали старуху, старикову-то жену, — волк опять и говорит: «Давай съедим старуху!» — «Ой, да ведь это моя старуха», — отвечает медведь. «Какая твоя!» Съели и старуху. Так-то медведь с волком лето целое пробегали; настает зима. «Давай, — говорит волк, — засядем в берлогу; ты полезай дальше, а я наперед сяду. Коли найдут нас охотники, так меня первого застрелят; а ты смотри, как меня убьют, начнут кожу сдирать, — ты выбеги, да через кожу-то переметнись, и обернешься опять человеком». Вот лежат они в берлоге; набрели на них охотники, сейчас застрелили волка и начали снимать с него кожу. В то самое время медведь как выскочит, да кувырк через волчью шкуру — и полетел старик с полатей вниз головою. «Ой, ой! — заревел он. — Всю спину отбил!» Старуха кричит: «Что ты, черна немочь! Почто пал? Кажись, пьян не был». — «Да вот почто, — и начал рассказывать: — Ты ведь ничего не знаешь, а мы с бурлаком зверьем были: он — волком, я — медведем; целое лето да зиму пробегали, и кобылу нашу съели, и тебя, старую, съели!» Старуха принялась хохотать, просто удержу нету: «Ай да бурлак! Славно подшутил!»
138
Место записи неизвестно.
AT 664 B (Морока). Сказки учтены Томпсоном в европейском (балтском, скандинавском, германском, славянском, французском, фламандском, ирландском) и франко-американском фольклорном материале. Русских вариантов — 10, украинских — 1, белорусских — 1. Недавно опубликован относящийся к данному сюжетному типу хантыйский мифологический рассказ (см.: Юдин Ю. И. Русская бытовая сказка и хантынский мифологический рассказ. — Советская этнография, 1979, № 1, с. 124—132). Отдаленное сходство со сказками о мороке, не лишенных, как, например, текст сборника Афанасьева, юмористического оттенка, имеет рассказ индийской «Катхасаритсагара» («Сомадевы») о демонах, морочивших человека. Приведенный Афанасьевым в Примечаниях (кн. IV, 1873, с. 495) рассказ из «Саратовских губернских ведомостей» (1860, № 9) относится к особой разновидности сюжета о мороке — тип СУС — 664 C** (см. Чудинский, № 24а).
В Примечаниях к сказке Афанасьев отметил:
«Морочить или отводить глаза значит: заставить всех присутствующих видеть то, чего на самом деле нет. Это чародейное искусство обыкновенно приписывается колдунам и ведьмам. Не раз приходилось нам выслушивать от простолюдинов рассказы о том, как положили колдуна или ведьму наказывать плетьми, а им и горя мало; всем кажется, что плеть бьет по голой спине, а на деле она ударяет или по земле, или по бревну. Те, которым случалось приходить на место казни позже других и глаза которым не были потому зачарованы, усматривали обман и открывали его сельскому сходу».
После слов «и побежали в чисто поле» (с. 87) Афанасьевым дан вариант начала сказки: «Пришел к старику солдат». «Пусти ночевать!» — «Иди, служба! Только, чур, всю ночь рассказывать; ведь ты человек бывалый, много видел, много знаешь!» — «А что тебе сказывать: быль или небыль?» — «Сказывай бывальщину». Солдат рассказал про свое житье-бытье, где бывал и что видал; говорить-то больше нечего, а хозяин все не спит. «Постой, — думает, — отведу ему глаза!» — «Хозяин, а хозяин! Знаешь ли, кто с тобою на полатях лежит?» — «Кто? Вестимо — солдат». — «Нет, брат, не узнал; пощупай-ка рукою». Старик ухватил его рукою — как есть медведь лежит! И крепко он испугался. «Да ты меня не бойся, посмотри на себя: ведь и ты, брат, такой же медведь, как я!» Старик ощупал себя — кругом оброс шерстью! Вот и лежат они медведями. «Слушай, хозяин, — говорит солдат, — нам теперь лежать на полатях не приходится; чего доброго, как увидит нас народ да признает за настоящих зверей — тогда не миновать смерти! Лучше до поры до времени убраться с богом. Пойдем в лес! И побежали они в дремучий лес...»
Вариант окончания сказки: «Ох, господи!» — застонал старик. «Что с тобой? Али черти с полатей сбросили?» — говорит солдат. «А ты, служивый, разве на полатях лежишь?» — «А где ж? Ты и в самом деле думаешь, что меня охотники убили?»
№376 [139]
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был матрос; служил царю верно, вел себя честно, потому и начальство его знало. Отпросился он раз с корабля походить по городу, надел свой парусинник и пошел в трактир; сел за стол и потребовал себе и вина и закусок: ест, пьет, прохлаждается! Уж рублей на десять забрал, а все не унимается: то того, то другого спрашивает. «Послушай, служба, — говорит ему половой, — забираешь ты много, а есть ли у тебя чем рассчитаться?» — «Эх, братец, о деньгах, что ли сумневаешься? Да у меня денег куры не клюют». Тотчас вынул из кармана золотой, бросил на стол и говорит: «На, получай!» Половой взял золотой, высчитал все, как следует, и приносит сдачу; а матрос ему: «Что там за сдача, братец! Возьми себе на водку».
139
Место записи неизвестно.
AT 664 A*. Эта разновидность сюжета «Морока» встречается только в русских сборниках — 6 вариантов. Отчасти напоминает, как отмечено в комм. к III т. сказок Афанасьева изд. 1940 г. (с. 439), сказку о Шахабеддине из «Синбад-наме» и аналогичную сказку из «Тысячи и одной ночи» (ночи 582—584).
После слов «Покажи, как ты сделал это?» (с. 88) Афанасьевым дана сноска: «В другом списке вместо матроса выведен солдат. Трактирщик доносит на него фельдфебелю, фельдфебель ротному командиру, ротный полковнику, полковник генералу, и дошло дело до самого государя. Призвал он солдата, стал допрашивать; перед царем не солжешь — признался ему солдат, умеет морочить, туман в глаза напускать. «А ну, служивый, — говорит царь, — сыграй-ка ты с нами свою игрушку». Солдат глянул в окно и закричал: «Не до игрушки, ваше величество! Того и смотри, что совсем потонем...»
После слов «собрали с мужиков деньги и стали делиться» (с. 88) дан вариант окончания сказки: «Все лето царь да солдат пасли деревенскую скотину, а настала осень — мужики заплатили им, что следовало деньгами да по уговору исправили им новые сапоги и полушубки. Снарядились они и пошли домой; месяца три до своей земли тащились: приходят в стольный город и идут рынком. Солдат купил пару телячьих лопаток: одну дал царю, другую сам несет. Вдруг прибежала стража: «Стойте, что у вас в руках?» Поглядели, а в руках-то вместо телячьих лопаток очутились человечьи ноги. Вот беда! Хоть кандалы надевать да в тюрьму тащить. Царь испугался; пожалел его солдат, как крикнет во все солдатское горло и в ту же минуту очнулся царь. Видит он, что по-прежнему стоит во дворцовой палате у окошка, что при нем те же самые люди, и всего-то прошло с полчаса времени; ему почудилось, будто целое лето скотину пас. «Ну, молодец ты, солдат!» — сказал царь и велел отпустить его в чистую (то есть отставку), а трактирщику заплатил за него деньги из своей государственной казны».