Нас кто-то предает
Шрифт:
Блюдо для дочери Даута было уже приготовлено.
Януар, спустившийся в кухню, спросил у тибериадца, готового взять поднос:
— Эрика, дочь Даута, что-нибудь съела за день?
— Ничего не ела. Ничего не пила. Ничего не пила, потому что пить было приказано ей не давать.
— Сейчас дай.
На блюде появился кувшин с вином и еще один — с водой.
Януар накапал в каждый кувшин из глиняного флакона.
— Неси!
Тибериадец понес блюдо вверх по крутой лестнице.
На одном
Перед ним стоял горбун, направляя острие копья к горлу.
Посуда забренчала на блюде.
Тибериадец затравленно оглянулся — с другого бока его подталкивал Тимур. Лицо Тимура было наполовину закрыто плотной повязкой.
Посуда забренчала и того пуще.
— Осторожно, дружок! — приветливо сказал горбун. — Так ты оставишь бедную Эрику без обеда.
Совместными усилиями они завлекли тибериадца в каморку, здесь же, на площадке лестницы.
Горбун взял у него блюдо, поставил на стол.
— Давай-ка на всякий случай и это… — сказал он, расстегивая пояс с мечом.
— Ва-ва-ва… — сказал тибериадец трясущимися губами.
— Я отдам тебе твой меч, не бойся. Никто и не узнает. Ты лучше скажи мне, дружок, сколько у тебя коров?
— Ко-ко-ко?..
— Смотри не снесись, — заметил горбун. — Именно ко-ко-ко-ров.
— Не-е-е! — наконец выдавил нечто членораздельное тибериадец.
— Плохо, Служишь, служишь, а ни одной коровы нет. А хочешь ведь?
— А-а! — воскликнул, разулыбавшись, тибериадец. — Да!
— Видишь? — Горбун показал ему кошелек. — Тут не одна корова. Тут целое стадо коров. Стадо коров лучше, чем одна корова?
— А-а! — опять, уже с мечтательностью во взоре, осклабился солдат.
Горбун дернул завязки на кошельке, высыпал на стол монеты.
Глаза тибериадца вспыхнули.
— Ты пока посчитай, сколько у тебя будет коров. А чтоб удобней было… — Горбун снял с его головы шлем, надел на Тимура. Снял плащ. Тоже надел на мальчика. Перепоясал мечом.
— Ты какие слова говоришь страже, когда проходишь?
Тот уже считал монеты, откликнулся с готовностью:
— Змея!
— А еще?
Тот задумался, не отрывая глаз от груды монет. Почесал в голове, вспомнил:
— И дьявол! Во!
— Молодец!
Тибериадец опять принялся за монеты. Удивительнейшим образом он стал в этот момент походить на Георгия. Тимур смотрел потрясенно.
— Ты погоди! Успеешь сосчитать свое богатство. Кто-нибудь что-нибудь добавлял в еду, в вино, в воду?
— А-а? — У солдата вид был невменяемый. Глаза глядели тупо, он вряд ли понимал вопрос. Взглядом то и дело возвращался к деньгам.
— Кто-нибудь… — раздельно, как больному, повторял горбун, — в еду или в вино… делал… буль-буль?
— Буль-буль! — слабоумно обрадовался тибериадец. —
— Считай, считай…
Горбун вылил вино и воду из кувшинов на пол, из угла выволок большую плетеную бутыль. Сполоснул кувшины. Налил из бутыли.
— Ну, Далмат… — сказал он, волнуясь. Поправил шлем на голове Тимура, расправил кольчугу, свисающую с боков шлема, — Усы бы тебе! — сказал с сожалением.
Тимур обиделся:
— И так сойдет!
Попытаться освободить Эрику силой, как надеялся Тимур, было бы безумием.
Ближе к вершине Старой башни стражники, в основном цахцы — неподкупные, тупые, все как один с усами-штопорами, — стояли чуть ли не через каждую ступень.
Тимур нес блюдо, очень опасаясь уронить его, и все его мысли были заняты только этим. Может быть именно поэтому вел он себя естественно и подозрений не вызывал.
Возле решеток, непосредственно у входа в комнату Эрики, дорогу ему заступил начальник стражи.
— „Змея и дьявол“! — с некоторой досадой в голосе сказал Тимур. — Открывай, не тяни. Ничего не жрет, а все равно наложили целую гору. Все руки оттянул.
Начальник стражи смотрел не то чтоб с подозрением, но с некоторым удивлением.
— А где этот? — Он жестом обрисовал усы тибериадца.
— Януар велел отрубить ему голову: он опрокинул кувшин с вином на одежды верховного советника. От пупа и ниже верховный советник сделался красным.
— Га-га-га! — подумав, заржал начальник стражи — цахец, разумеется. — Красный? Га-га-га!
Хохоча, он отворил решетки, сбросил наружу засовы на комнате Эрики. Предупредил:
— Будь осторожен. Она кидается чем попало.
— Ничего… — успокоительно произнес Тимур, входя с блюдом в комнату, и в ту же секунду о шлем со звоном разбилось что-то стеклянное.
— Тише ты, дура! Убьешь ведь! „Змея и Роза“ шепотом добавил он.
Эрика застыла с занесенной в руке тарелкой.
— Повтори… — попросила она с мольбой и надеждой.
— „Змея и Роза“, — повторил Тимур и только теперь взглянул на нее пристально. Он поразился: перед ним стояла Сандра, но длиннокудрая, в сером монашеском балахоне.
— Слушай! Вчера я видел твоего отца. Он сказал свадьбы не должно быть ни в коем случае. Он сказал мне: можешь убить ее — тебя то есть, — но свадьбы не должно быть.
— Ее и не будет! Скорее солнце поднимется на западе, скорее…
— Погоди ты! Ничего не пей. Вот это — можешь. Мы подменили вино. Они подмешивают зелье, после которого ты послушно станешь невестой Десебра.
— Никогда! Лучше я… Я лучше вот этими самыми руками…
— Ты можешь слушать? — уже сердясь, оборвал Тимур.