Нас возвышающий обман
Шрифт:
Идти? Куда? Это кресло, это окно, эта комната... Разве есть что-то еще? Тело забыло, как двигаться, одеревенело, как и душа.
– Девочка моя, ты ведь даже еще и не оделась!
Андромеда смотрела на дочь — она никогда не была такой... Безжизненной! Потухший взгляд, волосы свисают сосульками какого-то мышино-серого оттенка, только у левого виска неестественно выделяется снежно-белая прядь.
На кровати разложено тщательно отутюженное черное платье. Рядом туфли на низком каблуке. О Мерлин! За что? Ведь еще несколько дней назад дочь яркой малиновкой порхала по дому, раскидывая
– Давай помогу.
– Зачем?
– Ты должна быть там. С ним...
– Я с ним... – На долю секунды от промелькнувших воспоминаний кончики волос стали густо-фиолетовыми, словно их окунули в чернила, отчего седая прядь практически засияла. – С ним...
Она мокрая и усталая... Всхлипы Мэгги... Надо ей помочь... Ох, неужто Грозный Глаз?.. Ноги еле идут туда — страшно увидеть и понять. Она запнулась, еле удержав равновесие. Кто-то лежал на полу, лицом вниз, скрючившись... Где-то она слышала, что смерть возвращает нас в утробу небытия — огромный эмбрион в темно-синей мантии. Не Пожиратель... Кто? Сознание опережает память, опережает реакцию тела. Оно бросает ее на колени, рывком заставляет — откуда в измученных руках взялась сила? – перевернуть тело... Крик звучит и обрывается, дальше только беззвучно хватает ртом воздух. Пусть легкие лопнут! Тогда наступит покой...
– Гектор!
Его глаза смотрят в потолок так же равнодушно, как до этого смотрели на покрытый трещинами пол. Этого не может быть! Так просто не бывает! Ведь несколько... чего — минут, часов? – назад они стояли на ступенях у входа, он хотел... Он сделал ей предложение, а она... Почему она не согласилась прямо там? Почему она стеснялась своих чувств?
– Я люблю тебя! – Губами прижалась к холодным безответным губам. – Я хочу быть с тобой всю жизнь... Хотела... Хочу-у-у!
Вой. Ее вой? И беспомощные всхлипы Мэгги...
– Гектор... – Она раскачивается, застыв на месте. – Гектор...
– Нимфадора, – Андромеда остановила дочь, крепко взяв руками за плечи, – ты пугаешь меня!
*
Черное, будто чужое, платье. Мамины туфли. Противный хруст жестких складок, кажется, что с каждым шагом что-то безвозвратно ломается... Мама держит за локоть, крепко сжимает. С другой стороны тоже кто-то идет... Нет сил поднять глаза от носков туфель. Откуда-то сзади папин голос.
– Андромеда, дорогая, ты устала. Давай, я сменю тебя.
Значит, рядом идет не он... Хотя, в общем, все равно...
– Я справлюсь...
– Миссис Тонкс, позвольте мне, – сухие тонкие пальцы берут ее за руку. Люпин... Это он идет слева. – Я буду осторожен.
Марионетка... Мама вела, теперь Люпин ведет. Куда? В кресле
– Мы почти пришли, Тонкс, – голос Люпина звучит ровно, словно он урок объясняет. – Ты молодец...
Молодец? Глупое слово, ненужное. Абсолютно бесполезное. Гектор умницей называл, феей. Он умел говорить правильно. Туфли запылились, стали такие же, как волосы... Ему нравилось, что она метаморф. Теперь все — обычная...
Сад — прохлада и покой. Тут трава, нет пыли. Скинуть бы туфли и босиком. А яблоки светятся, пахнут. Как здесь, должно быть, хорошо мечтать! И жить... Вот только этого не будет...
Гостиная, небольшая, а может, только кажется тесной из-за множества народа. В кресле у окна сидит старичок, тихий, седой, очень грустный. Сосредоточенно смотрит перед собой, будто боится расплакаться. Рядом с ним что-то обсуждают Молли и Артур Уизли. Миссис Уизли несколько раз всплескивает руками, утирает глаза огромным платком мужа. Такой нелепый, ярко-желтый в крупный синий горошек.
Люпин больше не держит за руку, рядом снова мама.
– Пойдем, дорогая, – разговаривает с ней как с помешанной, – только не волнуйся, держись.
Крепко сжимает локоть. Держаться? Как же противно скрипят эти складки! Кажется, голова сейчас взорвется. Помотать головой, стряхнуть наваждение — глаза Гектора, глядящие на нее из толпы незнакомых людей. Глаза Гектора!.. На лице низенькой полноватой старушки. Глаза опухшие, покрасневшие. Это все слезы.
– Дора? – Старушка пытается улыбнуться, но в уголках глаз бусинками блестят слезинки. – Я Агата Доусон, бабушка Гектора.
– Милая, – мама подталкивает вперед, но внутри все оцепенело, хрустит, как это проклятое платье. – Нимфадора!
– Ничего, – миссис Доусон берет ее руки горячими ладонями, – ничего. Она молоденькая совсем. Она справится! – Глаза Гектора, им хочется улыбнуться. Только губы дрожат. – Эдвард мой совсем плох. Ричарда пережил, теперь вот Гектора... Ноги отнялись.
Так вот кто сидит у окна!
– Миссис Доусон, чем мы можем помочь?
– Спасибо, миссис Тонкс... Я не ошиблась? Нет. Хорошо... Наши врачи говорят — инсульт. Артур похлопотал, – она махнула рукой в сторону мистера Уизли, – договорился у вас, в Мунго... Может, там что-то сделают... Ох! Мы слишком долго живем. Хорошо, что Клэр ничего не понимает...
– Клэр? – Не голос, а воронье карканье. В горле сухо, как в пустыне.
– Мама Гектора. После смерти Ричарда она... – Сколько боли в глазах этой женщины, и щеки совсем восковые — а должны быть румяные, с ямочками. Так Гектор рассказывал... – Она помешалась. Она верит, что он жив. Господи всемилостивый!
Если миссис Доусон заплачет, вселенная рухнет. Значит, Гектор заплачет. Дышать нечем, голоса гудят вокруг. Зачем они все здесь?
– Ох, деточка! – Теплые объятия, такие мягкие, такие родные. Яблочный летний дух. – Прости меня, родная... Пойдем на кухню.