Нас возвышающий обман
Шрифт:
Чьи-то лица, голоса, обрывки разговоров...
Встревоженное лицо Минервы МакГонагалл...
– Селена, дорогая, мне так жаль... Это ужасная потеря для всех нас... – Слезы, не таясь, скользят по морщинистым щекам, сейчас особенно заметно, что она уже давно немолода. – Но ваша жизнь еще не закончена. У вас есть Лили...
Лили... Она плачет где-то в доме, возможно, в соседней комнате... Но не приходит... И нет сил, чтобы найти ее, обнять... Боль ведь не делится... Будет ли от этого легче?
Люпин мнется где-то
– Селена... Я... Сириус...
Он слишком правильный... А слов найти не может.
– Это трагедия... – Слишком? Но он прав. – Эта битва дорого обошлась всем нам, но мы не можем сломаться. Не сейчас... Я обещал Тонкс... Сегодня хоронят Доусона...
Дорого обошлась всем... Значит, и Гектор... Тонкс тоже больно. Интересно, болит также? И почему нет сочувствия? Тьма в душе.
Августа Лонгботтом... Она спокойна. Очень бледна, но спокойна. И решительна. Только в глазах... Там заперта вся ее боль.
– Не думаю, что мои слова облегчат боль. Все это не имеет смысла... – Прямая, сильная, в это мгновение будто позволила годам и страданиям взять свое, но тут же опомнилась. – Соболезную. И хочу помочь. Если позволишь, пусть Лили погостит месяц у нас. Тебе надо прийти в себя.
Лили уехала. Хорошо... Больше никто не плачет...
Снизу раздаются голоса. Почти кричат. Конечно, это мать пожаловала! Леди Селеста прибыла на пир смерти, будто стервятник. Ее не хочется слышать... Но все же ее голос проникает сюда через закрытые двери и задернутый полог. Именно ее голос!
– Жрица Мелюзины не может быть одинокой. Ей нужен муж. И даже тебе этого не изменить!
Про кого она? Леди Гвиневра что-то говорит в ответ... Она же вдова... Пусть мать замолчит!
– Чья ж в том вина, что тебе удалось пережить и второго мужа?! Ты ведь тоже не хотела этого брака. Но тебе пришлось...
Безумие! Вот что ее ждет... Снова другие хотят решать ее судьбу! Дамблдор давно все знал... Знал историю ее семьи и отправил ее в этот дом. А теперь... Что можно изменить? Опять смириться... Но она не хочет... Не хочет. Не хочет!
Отдернула полог. В глаза ударил яркий солнечный свет. Вечереет, раз лучи бьют в окна западного крыла. И только солнце все так же садится на западе. И оно не почернело.
*
Пахнет грязной стоячей водой... И здесь вода! Хорошо, что не видно отсюда. Улицы все одинаковые. Давно не убраны — пыль, мусор, собаки тощие бегают. У них в глазах тоска... Собаки...
Вдалеке громада старой фабричной трубы. Надо к ней. Где-то там нужный дом. Душно, отдаленный раскат грома эхом отразился и от неба, и от низеньких кособоких домов.
Табличка на земле валяется. Успела поржаветь. Паучий тупик... Пришла, кажется. Здесь еще сильнее пахнет рекой. И
На домах даже номеров нет... Жилым выглядит только один. У других окна заколочены или вовсе выбиты. Вот у этого крыльцо развалилось, а напротив подвал зияет черным провалом.
Дверь темная, рассохшаяся древесина, ручка латунная в пятнах. Едва уловимый запах плесени, или это мох, разросшийся на фундаменте, так пахнет... Рука слишком медленно поднимается — надо постучать. Все ведь уже решено. Но во рту пересохло, наверное, не сможет ни слова произнести...
– Селена?
– Северус...
– Не думал... Проходи.
Пустая прихожая. Мебели почти нет — на стене висит черная мантия. Доски пола скрипят.
– Соболезную. Хотя думаю, ты не за этим пришла.
Стало тоскливо, сердце болезненно сжалось в груди. Но для этого не стоило тащиться в такую даль! Значит...
– Не за этим... Но все равно спасибо.
Вопросительный взгляд в ее сторону.
– Что не приходил. Это лишнее. В этом нет утешения. Становится только хуже — от слов, скорбных взглядов. И ничего не исправить...
– Ничего не исправить...
Взглядом ощупывает гостиную. Полумрак и полное равнодушие к обстановке. Единственным обжитым местом кажется уголок у окна — кресло, торшер, низкий стол, а у стены огромный шкаф с книгами.
– Так ты живешь...
– Так я живу. Неужели тебя привело любопытство? Или теперь ты решила заботиться обо мне?
Раскат грома сотряс дом. Теперь гроза была уже близко. Тяжелые капли сперва неуверенно, а затем настойчиво забарабанили по крыше и стеклам.
– Только я не герой, мне забота не нужна.
– Я пришла за помощью... Подумала, возможно, ради Лили...
– Ради нее я сделаю, что угодно. Ты сразу выложила свой козырь на стол. Так что тебе от меня нужно?
По стеклу дорожки дождя. Змеятся вниз. За спиной его голос и его отражение в темном прямоугольнике оконного стекла. Как такое вообще говорят? Только память услужливо подбрасывает нужные фрагменты мозаики. Он первым взял на руки ее дочку, приходил за ней и Лили, когда Пожиратели готовились напасть на их дом, шел с ней по зимнему лесу к пещере, в которой скрывался Бродяга... Всегда помогал. Даже танцевал с ней на Рождественском балу во время Турнира Трех Волшебников. Но такое...
– Я даже не знаю, как...
Говорила не ему, его отражению.
– Мерлина ради! Хватит тянуть кельпи за хвост! И перестань смотреть на дождь.
Обернулась. Но сил посмотреть ему в глаза не нашла. Взгляд уткнулся ему в грудь.
– Женись на мне.
Так и не решилась поднять взгляд. Ей это нужно, но вот ему...
– Заманчивое предложение. Интересно, почему именно мне выпала такая честь?
Он над ней смеется? Нет, лицо серьезное, глаза спокойные, и сокращать дистанцию он не намерен.