Наша навсегда

Зайцева Мария

Да и вообще… Они отдыхают. А на отдыхе Большой не любит работать. А кто любит?

Нет, скажите, кто любит?

Но деваться некуда.

Ворох проблем наковырял Бешеный Лис по наводке братишек Жнецов. Так вот иногда и подумаешь, что лучше бы не знал нихрена… Но это слабость и тупость, естественно.

И стопроцентный вариант того, что потом незнание это ебнет по тебе в самый неприятный и неожиданный момент.

Как пять лет назад, когда подловили его, а пострадал Генька.

И,

хоть все причастные уже наказаны, а сердце все равно неровно бьется, стоит лишь вспомнить…

Разгар лета в Карелии хорош. Вечера, яркие, тихие. Гнуса практически нет, потому что хвойный лес. Да и Большой за своей территорией ухаживает.

После бани приятно посидеть в плетеных креслах на веранде банного комплекса, посмотреть на умиротворяющую зелень… Реально хорошо. Ни баб не надо, ни музыки. Только тишина. И неторопливое спокойное общение.

Где-то вдалеке слышен веселый смех. Это девчонка Большого, Василиса, катается на качели. А два влюбленных в нее балбеса раскачивают ее, переругиваясь и деля очередь, кто будет дальше качать.

Надо же, месяц прошел, как они здесь, а все никак не утихомирятся.

Рвут девчонку на части, тискают бесконечно, смотрят так, что Бешеному, много чего в этой жизни повидавшему, даже не по себе становится.

И уже вполне верится, что это у них троих — надолго. Очень уж все серьезно там. Фундаментально.

Н-да…

Кто мог подумать, что из юношеского желания экспериментов такое вот вылупится?

И что девочка эта, маленькая, хрупкая, вот так спаяет двух совершенно разных по характеру и по жизни парней.

Его сын, маленький Лисенок, так похожий на него самого в юности, безбашенный, порывистый, легкий на подъем и язык. Он ведь девочек менял по пять штук на дню! И это нормально! Почему нет? А потом появилась она… Глянула своими глазами синими… И все, приплыл его Лисенок…

Сын Витьки Каменного, основательный, серьезный, горячий, как открытый огонь, и такой же бешеный. Вообще не знакомый с понятием чувств и отношений. И надо же… Впаялся в нее насмерть.

Бывают такие женщины, да…

Бешеный Лис не встречал таких и дико радовался, что чаша сия миновала.

Большого, вон, когда-то не миновала… И что хорошего получилось? Нихрена.

Лисенку и Камешку повезло. И с девочкой, и с временами.

Даже если кто косо посмотрит, то… Недолго. До первого замеченного взгляда.

Мир другой.

И это хорошо, да.

Девочка — солнышко. Улыбается, и на душе светло.

Этих мелких придурков можно понять…

Большой, конечно, все равно ноздри раздувает и дико бесится, когда парни позволяют себе слишком уж тискать его девочку, забыв про то, что не одни тут.

Очень уж это… Остро.

Но со временем привыкнет… Наверно.

Человек —

такая скотина, ко всему привыкает…

А вообще, все очень неплохо получилось, да.

И в родне такой мужик, как Большой — очень даже в тему. Конечно, он — тот еще медведь, домосед чертов, из берлоги этой не выгонишь, но даже тут он…

Тихий вскрик заставляет замереть а затем, с матом потуже затянув полотенце на бедрах, рвануть следом за прущим напролом Большим.

Надо же, медведина!

Только-только сидел, ведь такой на расслабоне, а с места сорвался, как гончая!

Лежащую на земле девчонку Бешеный Лис засекает сходу, и сердце болезненно екает.

Упала, что ли, с качелей этих? Раскатали, придурки, меру потеряли?

Рядом с ней на коленях оба парня, и морды лица у них бледные, а глаза огромные.

Большой падает на колени перед дочерью:

— Вася… Васенька… Бляди, не уследили? Уронили ее? — его хрип похож на звериный, но парни не пугаются.

— Нет, она спрыгнула, а затем покачнулась и… — говорит Генька, а Камешек молча пытается приподнять бесчувственную девчонку.

— Не трогай ее, блядь! — рычит Большой, — вдруг, повредила что-то себе? Быстро врача!

В этот момент Вася вздрагивает и открывает свои невероятные глаза. Осматривает каждого по очереди удивленно.

— Что такое? — пытается приподняться, но Большой и ее парни орут одновременно:

— Лежи, лежи!

— Да что такое?

От крыльца бежит мать Большого.

— Что случилось?

— Вася упала! — рычит Большой, — эти два дегенерата загоняли ее! Закатали!

У обоих дегенератов морды становятся сложными.

Камень молчит, насупившись, а бледный мой Генька приобретает красные пятна на щеках. О, сейчас будет выступление:

— При всем моем уважении…

— Завали уже!

— Так, а ну-ка разошлись, — командует мать Большого, — дайте воздух девочке.

Она садится рядом, аккуратно помогает Васе сесть.

— Мама, не надо ее трогать! — волнуется Большой, но его мать только отмахивается, гладит Васю по голове, прижимает к себе:

— Что? Голова закружилась?

— Ага…

— Ну ничего, ничего, бывает…

— Да что бывает? — злится Большой, переглядывается с бледными парнями, и в этот раз у них в глазах прямо-таки единодушие, — надо врача! Какого у нее голова кружится? А вдруг там что-то серьезное?

— Там что-то серьезное, да, — кивает его мать, и рожи у всех становятся еще более бледными.

А я чуть отступаю, осматриваю мелкую немочь, прищуриваюсь… Да неужели?.. Вот это да! Вот это неплохо, вообще…

— Что с тобой? Вася? — Большой с тревогой и нарастающим в голосе ужасом пытается заглянуть дочери в глаза.