Наша светлость
Шрифт:
Двенадцатый удар и тишина.
Но длится она недолго, Тисса не успевает ничего решить, хотя вряд ли от нее что-либо зависит. Ей просто надо собраться с силами, чтобы улыбаться, когда ей скажут...
– Бестолковый ребенок, я же велел ждать меня. А ты сбежала. Неужели вправду думаешь, что я тебе сбежать позволю?
Зачем он пришел? Лучше бы прислал кого-нибудь... например, лорда Андерфолла. Он бы известил Тиссу об "изменившихся обстоятельствах", кажется, так
– На мороз. В одном... злости на тебя не хватает, - на плечи ложится что-то большое и мягкое. Теплое.
– Идем.
Тисса не спрашивает, куда, она идет, но кажется, слишком медленно, и Урфин злится. На него и смотреть не надо, чтобы понять - точно злится. Опять. И на руки подхватывает, окончательно позабыв о приличиях.
– Что вы... куда вы...
– Заговорила. За шею держись.
Выражение лица такое, что Тисса предпочла подчиниться.
– Руки ледяные... еще одна такая выходка, ребенок, и я точно за розги возьмусь.
Перед ними расступаются. Наверняка, смотрят. Шепчутся, обсуждая новость... какую именно? О да, сегодняшний бал будет богат на сплетни. Их хватит даже не на год - на годы.
Ложная портьера. Неприметная дверь. Комната для двоих с полукруглым потолком. Почти все пространство занимает низкий диван весьма преклонных лет. И железная стойка с короной свечей. Пахнет пылью, плесенью и лавандой, сухие веточки которой лежат на изголовье дивана.
Тиссу положили на диван, и он заскрипел, возмущаясь тем, что кому-то вздумалось тревожить его многолетний покой.
– Вашей Светлости не следует...
...вести себя подобным образом, потому что вряд ли это поведение придется по вкусу новой невесте. А Тиссе его и вовсе не простят. Ей ничего не простят.
Единственный выход - уехать.
Куда?
Попросить Аль-Хайрама, чтобы украл? Безумная мысль, и Урфин точно возьмется за розги, если узнает.
– Прекрати. Пожалуйста, - шелковые перчатки полетели в угол, туда же отправились туфельки.
– Забудь все, что наговорила тебе эта сучка. Вот знаешь, что меня бесит?
Тисса не знала и не уверена была, что хочет узнать.
– Твоя покорность. Ты даже не пытаешься сопротивляться.
– Что мне следовало сделать?
– Тисса порадовалась, что голос звучит ровно.
– Для начала дождаться меня. И спросить, что я думаю по поводу этого балагана.
Надо же, как она замерзла. Руки. И ноги тоже. И кажется все тело до самого нутра, которое тоже в ледышку превратилось. Наверное, еще немного и Тисса стала бы ледяной
– И... что вы думаете?
Урфин не ответил. Он оставил ноги Тиссы в покое, и взялся за руки.
– Ты понимаешь, что могла умереть? Или ты этого и добивалась?
– Там... просто воздуха не было.
Не стало как-то и вдруг. И даже на балкончике Тисса не сразу смогла вдохнуть. А потом ей было страшно возвращаться.
– И... и вообще, что вам от меня надо?
Пожалеть? Она обойдется как-нибудь. У нее тоже гордость есть. Наверное. Где-то.
Урфин поднялся, неторопливо расстегнул сюртук, повесил его на подлокотник дивана, и плащ сдернул. Холодно же! Но жаловаться Тисса не станет.
– Встань, радость моя, - он сел к огромному неудовольствию дивана и, похлопав себя по ноге, велел.
– А теперь садись. И не спорь, я сейчас не в настроении спорить.
Он вообще не в настроении.
И отпустить не отпустит. Но хотя бы теплый... как печка, только лучше.
– В ванну бы тебя отправить. Потом в постель. А потом, как отогреешься, в угол, - ворчит, но уже не зло. И плащом накрывает.
– И я тебе говорил, что мне надо. Дом надо, чтобы можно было вернуться и забыть обо всей мерзости, которая творится снаружи. Тебя надо. Целиком. От макушки до пяток. И пятки тоже, они у тебя чудо как хороши.
Врет. Обыкновенные у Тиссы пятки. Круглые и розовые. А на левой шрам - когда-то давно на острую раковину наступила. Неделю потом хромала...
– Еще надо, чтобы ты мне дочку родила. Когда-нибудь потом. Можно и сына, но дочку лучше.
– Почему?
– Ну... сына придется воспитывать. Характер у меня скверный. И у него будет не легче. Станем ссориться. А дочку я буду баловать...
– Нельзя баловать детей.
– Можно. И нужно. Иначе вырастают вот такими, пугливыми, в себя не верящими.
Он гладит спину горячей рукой, и дрожь унимается. Еще холодно, но этот холод не опасен.
– Ну так как, согласна? А то у меня аргументы закончились. Во всяком случае те, которые на словах, - он дует на шею, и дыхание обжигает.
– А как же...
– Забудь.
– Но... если все так, как она сказала, то вам действительно следует... подумать.
– Вот в кого ты такая упертая, а?
В папу. Мама во всяком случае так утверждала, а дедушка говорил, что как раз-то характера папе и не хватает, иначе в жизни бы с мамой не связался. И Тисса в него, в деда пошла. Значит, с нее будет толк.