Наше дело — табак
Шрифт:
Вика выбросила соломинку и одним махом проглотила коктейль. Потом оглянулась.
– Во, королева, - хохотнула она.
– Собственной персоной.
Инесса Глушко неторопливо вошла в помещение. На ней был вызывающе открытый купальник. Миниатюрная, с черными пышными волосами, красивая, смуглая, лицо с правильными, чуточку восточными чертами, она выглядела очень эффектно. Оглянулась лениво, завидев двух подруг, помахала им снисходительно и торпедой вошла в воду бассейна. Ее движения были сильные и отточенные.
– Чего она сюда ходит?
– усмехнулась Вика.
–
– Наставляет, думаешь?
– озабоченно спросила Лена.
– А ты на нее посмотри. Она что, может не вырастить своему благоверному такие красивые, тяжелые, разветвленные рога? Как, по-твоему?
Лена пожала плечами и сказала:
– Моя знакомая ее вчера видела у ювелирного на Энгельса с каким-то мужиком.
– Да?
– ударила в ладоши Вика.
– Трахалыцик новый.
– Может, и нет ничего, - с сомнением произнесла Лена.
– Да есть. Точно есть.
– Ха, - повеселела Лена.
– Представляешь, что будет, если Глушак узнает?
– Ну и чего?
– Прибьет ее. А, Вика?
– Еще неизвестно, кто кого. Такая скорпионка. Двух мужей к тридцати годам пережила. Думаешь, третьего не переживет?
– Чего-то мы не о том заговорили.
– О том, о том. Посмотри, шалава выплыла, - кивнула Вика на Инессу, будто досадуя на то, что та не потонула.
Инесса вылезла из воды, отряхнула роскошные волосы и, высокомерно улыбаясь, приблизилась к подругам.
– Скучаете?
– спросила она.
– Да. Не жизнь, а сплошная скука, - кивнула Вика.
– Может, развлечешь чем?
– Пожалуйста, - Инесса вытянула руку.
– Смотрите. Валера привез из Амстердама. Прямо из офиса де Бирса. Шестнадцать тысяч долларов.
На ее пальце сияло кольцо с крупным чистейшим бриллиантом.
– Это дешево, - решила добить своих знакомых Инесса.
– Тут такое минимум тридцать семь стоит.
– Я бриллианты не люблю.
– Вика невольно поморщилась. Инесса добилась своего - опустила настроение своих знакомых, и в глазах ее было ликование.
– Дело вкуса, - сказала Инесса.
– Мне нравится...
Глава 9. КОГДА БОЛЯТ СТАРЫЕ РАНЫ
Ушаков встал из-за стола, сделал несколько резких jt движений, помассировал шею и лоб, но это не помогло. Он подошел к окну и мрачно поглядел на хлещущий за окном по черепице двухэтажных особняков, по плоским крышам пятиэтажных хрущоб, по асфальту, зонтам и машинам противный долгий дождь.
В Полесске менялась погода. Пришел влажный циклон, давление резко упало. И у Ушакова из дальних закоулков тела поползли затаившиеся боли. Ныла сломанная лет тридцать назад рука. И шею сковало. Но все это мелочи. Хуже, что гудела чугунным котелком голова. Как-то так получается, что боль старых ран в такие вечера связывает разошедшиеся кончики времен. И кажется, что не семнадцать лет кануло в Лету с того момента, как обдолбавшийся наркотиками зэк убивал опера, а было это вчера...
А ведь действительно прошло семнадцать лет. Ушаков в такие вечера ненавидел несущееся вперед время. Ибо неслось оно в одну сторону. От прошлого
Как же мучает мигрень! Той металлической трубой озверевший, расставшийся сознательно и окончательно с человеческим обликом зэк едва не вышиб из Ушакова жизнь. Но едва не считается.
Была Сибирь. Был поселок Олянино в лесу, представлявший собою одну колонию-поселение, где жили несколько сот заключенных. Был уже ставший тогда давно привычным сибирский лесоповал. Ушаков получил оперативную информацию от своего источника, что в колонию-поселение пошли наркотики и закрутились большие деньги. Нужно было срочно что-то предпринимать. И они двинули туда - Ушаков со своим коллегой и соседом по кабинету - оперативники областного Управления исправительно-трудовых учреждений и еще один инспектор. По дороге прихватили местного опера угрозыска, Они еще не знали, что заснеженный тракт - это для них дорога в ад.
С наркотиками разобрались быстро. Общими усилиями за пару дней вычислили пять человек, кто завалил зельем колонию. Примерно прикинули, куда уходили деньги. Оставалось расколоть зэков и повязать под ельников, возивших наркотики. Те пятеро знали, что их беззаботная жизнь кончилась. И, вечерочком вбахавшись наркотой, обсуждая, что делать, вдруг посмотрели друг на друга и все поняли без слов.
– Им же, псам, хуже, - сказал главарь.
Что сказал тот зэк, очутившийся на пороге штабной избы, где вели приезжие опера военный совет? Ушаков помнил эти слова дословно:
– Гражданин начальник. Прибыл полковник Рогов. Зовет всех в администрацию.
Трое ребят двинули из избы, а Ушаков замешкался. Спасла его привычка ничего не принимать на веру. И когда снаружи вдруг весенним громом загрохотали оглушительные ружейные выстрелы, Ушаков - безоружный (тогда итушники не имели привычки таскать с собой оружие), выбивая телом раму, кинулся в окно. А потом увидел ту самую трубу, в вечереющем солнце ржавчина на ней выглядела кровью. Но вскоре она окрасилась кровью настоящей. От удара он отключился и, что происходило в колонии, узнал позже, на больничной койке.
Узнал, как те зэки, поняв, что пришел конец вольнице и снова светят сроки длинные и дорога дальняя, хотя намного дальше Сибири не пошлют, решили пуститься во все тяжкие. Что такое колония-поселение? Ни вооруженной охраны, ничего. Там живут те, кого посчитали исправляющимися, досиживающие последние годки и трудящиеся на заготовке древесины. Это нечто вроде обычной деревни. Только там еще живет администрация колонии. С нее и начали. Первым наркоманы убили молоденького лейтенантика, его жену и ребенка - зарезали заточками, забрали ружья, сгребли патроны. И пошли "мочить приезжих ментов". Убивали всех, кто встречался на пути. Объединенные единой черной волей, они щедро сеяли смерть. Красноватый в лучах заката снег окрасился кровью, и еще на нем зачернели трупы. А зэки, счастливые в своем освобождении от всех оков, сковывавших их раньше, шли по поселку вестниками погибели. И гремели ружейные выстрелы.