Наше послевоенное
Шрифт:
Дато слегка огрызается, но выходит из класса ничуть не огорченный.
Диасамидзе не кончал школу с нами. Его отец неудачно прооперировал родственника Варшанидзе, и опасаясь, что она отыграется на сыне, который был порядочный шалопай, перевел его в третью школу.
Кончается урок математики, звонок на перемену. Валентинчик пишет задание на доске, один номер, второй, третий, я хватаю учебник, гляжу на задачки и впадаю в тоску от объема предстоящих вычислений.
– Ну куда так много, два часа делать,- с тоской тяну я. Валуйский даже ухом не ведет, хотя наверняка слышит и злится
Зато Даник слышит и подхватывает:
– Ну, если Хучуа много кажется, то нам вообще не справиться,- прибедняется он.
– Целый день сидеть придется только с математикой.
Не помню случая, чтобы упрямый Валуйский уступил, но мы тянули с Даником волынку почти каждый урок - надеялись, что внемлет и уменьшит домашнее задание.
Токмаджан и я проделывали такое и не только на математике, но даже и на английском. Верушка, в отличии от Валуйского, отреагировала на наши слова и даже как-то пришла ко мне домой для доверительной беседы. Просила меня подумать, ну если я так буду себя вести, то слабые ученики уж точно не будут делать задания, ссылаясь на большой объем.
До сих пор помню этот шок: прихожу с тренировки домой, беспечно открываю дверь, а там сидит наша классная и насмешливо смотрит на меня.
На английском мы с Даником присмирели, а вот на математике по-прежнему канючили, что много задано.
Я любила математику, могла часами возиться с трудной задачкой, но записывать рутинные, скучнейшие задания по какой-то определенной форме было мне невыносимо тоскливо.
6 ноября
Прочла некоторые записи. Как это все далеко от меня. В душе у меня какая-то неопределенность, какая-то раздвоенность чувств. Это трудно объяснить. Тем более, что в данный момент я не испытываю ни того, ни другого, а только лень и апатию. Говорят, в самые трудные минуты жизни проявляется, что из себя представляет человек, обнажается его нутро. Но эти трудные минуты опасности встречаются не в жизни каждого человека, как же узнать, кто я и что я?
Сегодня у нас вечер. Собрали деньги и устроили. Пригласили Марию Георгиевну. Начало в 4 часа, а сейчас 11.
Утомленная нашим классом, обиженная Демкина вдруг отказалась от классного руководства и у нас целый год в девятом была за классную Марьюшка.
Мы немного вздохнули.
Где-то в это время наша старая дева Демкина вышла, наконец, замуж, на уроках она часто говорила нам:
– Мне теперь есть о ком заботиться, кроме вас. У меня есть близкий человек.
Как-то она болела, и мы навещали ее, в основном девочки. Близкий человек мне не глянулся, по правде сказать. Довольно затасканного вида мужичок.
Мы с Зойкой сидим теперь вместе, Мария Георгиевна нас не пересаживает, она считает нас достаточно взрослыми и не ограничивает нашей свободы.
Урок литературы. Велик "раскрывает" образ Евгения Онегина. Рассказывая о его последнем свидании с Татьяной, он вспоминает, что там было, долго смотрит в окно, потом говорит:
– И Онегин бросился к Татьяне на колени.
– Боже мой,- Марьюшка поднимает по своей привычке к потолку глаза.- Ну что вы! Это же совершенно неприлично, броситься к женщине на колени. Он же дворянин! Воспитанный
И она посмотрела на класс, призывая нас в свидетели, что такое невозможно.
Но класс молчал, совершенно не потрясенный невоспитанностью Онегина, и Велик не смутясь, продолжал свой рассказ.
Звонок на урок математики, я раскрываю свою новую тетрадь, но мне не нравится ее запах. Я беру Зойкину тетрадь и начинаю ее нюхать. От моих грязных лап на чистенькой Зойкиной тетрадке остаются чернильные пятна.
Зоя сердится:
– Посмотри, что ты сделала!
– Это не я, отвечаю я, у меня руки чистые.
Я хочу взять ее тетрадь и нажать на лист пальцами, чтобы доказать, что мои пальцы не оставляют отпечатки.
Зоя мне не дает, но я ухитряюсь запачкать еще один лист, доказывая, что не могу это сделать.
Зойка хочет за это запачкать мою новенькую тетрадку, в которой я еще ничего не написала!
Наш математик давно зашел в класс, он стоит и ждет, когда мы успокоимся. Но мы в азарте, стоим и вырываем друг у друга тетради. А все наблюдают за нами.
– Вы,- Валуйский указывает на нас двумя пальцами правой руки.
– Вы обе, - и большим пальцем за дверь за своей спиной - Вон!
Обескураженные мы мгновенно замолкаем и тихо выходим за дверь.
Скучно прослоняться целый урок за дверью.
Уборщица мыла полы и спросила нас, что мы тут толчемся.
– Нас учитель выгнал из класса с урока математики.
– А который?
– Валентин Борисович, такой... в очках.
– Самого тихого учителя обидели,- говорит нам уборщица.
И нам обеим становится стыдно.
На перемене мы подходим к учителю и, опустив глаза, извиняемся.
Он молчит, еще сердится.
Потом говорит:
– Ведь невесты уже,- и уходит.
Оставшиеся уроки мы сидим смирно, подавленные мыслью, что нам, оказывается, пора замуж.
22 декабря 1962 г.
Ну вот и год кончается. Еще один! Как быстро летит время! Совершенно нет никакой возможности делать и успевать все, что хочешь.
Сейчас тяжело больна бабушка, у нее был гипертонический кризис и мама настаивает на отмене моей поездки.
У бабушки резко поднялось кровяное давление, отчего не выдержал и лопнул один из сосудов в горле и пошла кровь. Она была напугана кровотечением из горла. Дело было в выходной, и мы с мамой были дома. Мама вызвала скорую. Скорая приехала, врач померила давление и сказала: "Все обошлось. Это хорошо, что сосуд лопнул в горле, а то если бы в голове лопнул, было бы значительно хуже".
8.1.63
Недавно прочла "Идиота". Впечатление мрачное и удивительно подавляющее. Какой-то сумбур в голове и камень на сердце. Не успокаивает даже обычная детская мысль - это было давно и неправда. Нет, больше Достоевского в руки не возьму.
5 февраля 1963 г.
Несколько раз хотела взяться за карандаш и все как-то так...
Я мечтаю пойти в институт ядерной физики, мечтаю о научной работе. Но сейчас мои мечты рушатся. Недавно, в воскресение, (а сегодня вторник) проходил физико-математический тур, и я из 6 задач решила только одну! А тех, кто решил задачи, МГУ приглашал учиться без экзаменов! Здорово!