Наше послевоенное
Шрифт:
Наташка Антипина сказала, что у нее болит зуб, и запросилась домой. У нас уже было настроение круговой поруки, но мы ее отпустили.
Лариска Дурандина была комсоргом школы и, посовещавшись, мы решили и ее отправить домой, чтобы потом Верушка не выступала:
– Во главе с секретарем комитета комсомола школы они удрали с уроков.
Лариска не хотела уходить, но, поколебавшись, ушла.
Мы, смеясь и болтая добрались до Махинджаури, устали и устроились там на лавочках.
У кого-то были деньги, что-то купили и жевали, греясь на
Всем было хорошо.
Даник лег на лавку, положил голову на колени Зойке, закрыл глаза и сказал:
– А представьте себе, что здесь сейчас появляется Вера Павловна.
И вдруг мы слышим крик Алика:
– Вера Павловна!!!
Я поворачиваюсь и вижу, что Алик спрятался, присев за лавку и у него растерянное и испуганное лицо. Я проследила за его взглядом и увидела Демкину, которая непривычно стремительно для нее, с озабоченным лицом шла к нам.
Тугу вскочил и бросился бежать в одну из затенных узеньких улочек.
Я бросилась за ним, за мной Даник. Мы втроем и убежали, а остальные попались.
Посовещавшись, мы решили разделить участь товарищей и вернуться.
Вера Павловна пришла нас искать с отцом Алика, который был членом обкома, с ними был еще Самсония.
Но Алик не заметил родного отца, в первый момент он увидел только нашу классную.
Вахтанг Гигитович обратился ко мне:
– Кто придумал уйти с уроков?
– Да как-то само получилось, все разом и решили и ушли, - ответила я.
– Почему ее спрашиваете?
– спросил по-грузински Дон Кихота отец Алика.
– Лучшая ученица в классе, - ответил Вахтанг.
Я ответила правду. Уйти хотели все, и все были взрослые, и кто боялся последствий, как Наташка, те нашли повод пойти домой.
К чести наших учителей, кроме Верушки никто больше не приставал к нам с такими вопросами. Это было удобно всем. ЧП замяли на школьном уровне, не стали раздувать и кричать, что круговая порука.
А произошло следующее:
Когда наша ВП узнала, что ее класс ушел со всех уроков, она кинулась по всем кинотеатрам города, но нас там не было, уж мы-то знали, где ищут в первую очередь, хотя такой коллективный поход совершали в первый раз.
Потом она кинулась по квартирам учеников, которые жили рядом со школой. Наташка жила на Шаумяна. Мать у нее не работала и Верушка зашла к ним и застала Наташку, но Наташка клялась, что рассталась с нами до того, как мы решили, куда идти.
Позднее народ подозревал, что она раскололась и нас выдала. Но Наташка в слезах клялась, что нет не она, хотя ее пытали и мать и Верушка
Но я думала, что выдержать такой напор было не по плечу Наташке, и она сдалась. Впрочем, тут я ее не осуждала.
Когда все собрались в классе, Верушка сказала, что она разослала всех по домам с известием, что дети пропали.
Я возмутилась такой формулировке. Очевидно было, что мы просто удрали с уроков - вот и все, и к чему нагнетать страсти?
У бабушки только что был гипертонический криз, и я, беспокоясь о ее состоянии
Но, оказывается, моя бабушка ничего не знала.
Посмотрела на меня удивленно и сказала:
– Ничего я про ваши дела не знаю, никто ко мне не приходил, и куда ты здрашная опять убегаешь?
На другой день, когда Верушка в который раз за последние сутки стала выяснять, а кто зачинщик, я тут же воспользовалась ее неосторожными навязчивыми попытками вывести нас на чистую воду, чтобы в нее вцепиться и расквитаться за пережитый страх за свою бабульку. В результате вышел большой скандал, я вне себя сказала классной, что какое она имела право заявлять что дети пропали. Куда могли пропасть семнадцатилетние юноши и девушки посреди белого дня? Зачем такая форма, если не для того, чтобы сознательно напугать родителей и посеять панику? Был урок физики, Шота уже зашел и молча стоял и слушал, как мы с Верушкой орём друг на друга, и потом классная, вся красная вылетела из кабинета.
Для ее самолюбия был большой удар, что на нее повысила голос ученица, да еще публично.
Шота прихрамывая, медленно прошел к столу, встал, помолчал и в удивлении с большим неодобрением, но осторожно, опасаясь нового взрыва, сказал мне.
– А я и не ожидал, что Вы такая грубая.
Я молчала. Ну, у меня не было никакого желания и сил оправдываться, пар из меня весь уже вышел, и я не помню, что буркнула, кажется, что-то вроде - уж какая есть.
Мне было обидно, что Шота, наш любимый учитель, не на моей стороне, но все равно, я не считала себя неправой.
В результате нам с Даником - ему как комсоргу класса, а мне за личные выпады - поставили за 4 четверть четверку по поведению.
А мне и за год.
Я не сдавала экзамены за 10 класс, так как должна была ехать на соревнования.
Но табель с четверкой по поведению не годился, меня могли не допустить до игр. Ника расстроился и сказал мне - иди и проси исправить. И я пошла к Варшанидзе.
Та долго меня пытала, что я так ее (Демкину) ненавижу? Но я не дала прямого ответа.
Если выразить точно, что я чувствовала, то я не считала Демкину Веру Павловну достойным объектом для своей ненависти.
Ну не тянула она на ненависть, она хотела любви и нашего полного подчинения, не только сиюминутного, но в дальнейшем, а я не была способна ни на то, ни на другое. Конфликт между нами был неизбежен.
В конце концов Варшанидзе не исправила мне четверку, а сказала:
– Извинись, и пусть она сама исправит.
Из дневника
19 июня.
Мама с 9 до 6 на работе, бабушка уехала и я дома одна. Мне есть, что писать, но так много, что страшно начинать. Мы всем классом ушли с уроков, а потом я нагрубила В.П. и когда мне нужен был табель для соревнований, она мне поставила 4 по поведению. Нужно было пойти еще раз извиниться, пойти к ней домой, а у меня "земля под ногами горела".