Нашествие арабуру

Белозёров Михаил Юрьевич

Перед самой кухней Натабура нагнал его и в прыжке ткнул в самое доступное место – в жирный загривок, поросший рыжеватой шерстью. Однако ничего не случилось – не полетели искры и не запахло дождем, а рыжий харчевник припустил еще быстрее. Он задыхался. Его сердце билось из последних сил. Вислый живот лишал маневра. Он схватил огромный секач, который в узком пространстве кухни был грозным оружием, но ему не хватило решимости ударить. Все жизнь он кормил людей, демонов и ойбара, а не убивал их. Кроме этого, его остановила холодная сталь

кусанаги, которая коснулась шеи, и тут силы окончательно оставили его.

Язаки, ничего не видя и ничего не слыша, орал, выпучив глаза:

– Чанго хочу! Чанго!!!

Стопятилетний дед Ваноути во всю вторил ему надтреснутый голосом:

– Чанго хотим!.. – и бил сухим кулачком по столу так, что подскакивали чашки и плошки, а золотые курительницы раскачивались, как во время землетрясения.

Они знали свои права и жили в своей стихии – если напились, то надо побуйствовать.

Один Афра, несмотря на дым, разобрался, что к чему, и в два прыжка оказался рядом с Натабурой.

– Р-р-р…

– Молодец! – похвалил его Натабура и, размахнувшись, выбил ближайшее оконце кончиком кусанаги, а затем и другое.

Дым потянулся наружу, и сразу стало легче дышать.

– Дай твоего ежика! – потребовал Натабура. – Дай!

– А ты кто такой?! – заерепенился Язаки. – Кто? – хотя, разумеется, узнал друга. – Кто? Ну кто?!!

Натабура нехорошо усмехнулся. Язаки отлично знал эту его привычку и, поартачившись для приличия совсем немного, отдал ежика. Увидев в руках у Натабуры два ежика, харчевник очень испугался.

– Ну говори, как этим пользоваться? – наклонился над ним Натабура.

– Я не знаю, нам их приносят… – жалобным голосом заныл харчевник.

– Кто приносит?

– Арабуру… – дыша, как лягушка, всем телом, сообщил харчевник.

Крупные капли пота проложили дорожку меж остреньких рогов и слипшихся волос.

– А вы кто?

– Мы… мы… мы…

– Ну?! – и Натабура, скорчив самую злую гримасу, поднес к лицу харчевника ежика, которого взял у Язаки.

Из этого ежика, в отличие от того, которым он ткнул в демона с отпиленными рожками, сыпались искры. Харчевник от страха вжался в пол.

– А-а-а! Не надо… не надо… Я ничего не знаю, я только знаю: надо ткнуть и произнести, чего ты хочешь.

– Ага… – сообразил Натабура.

Он не ошибся и что-то такое стал припоминать – как харчевник, наклоняясь, говорил ему ледяным голосом:

– Лежать, собака, лежать пять кокой.

А еще, оказывается, он ткнул ежиком и в Афра, иначе как объяснить тот факт, что Афра не кинулся защищать своего хозяина.

– У моей мойдары кончилась энергия, – льстиво сообщил харчевник.

– Ага… – еще раз произнес Натабура и ткнул харчевника ежиком прямо в лоб: – Полежи пять кокой.

Следовало уносить ноги. У них ведь есть план – надо всего-навсего найти капитана Го-Данго. Но все уговоры были попусту. Во-первых, Язаки и Ваноути наотрез отказались покинуть харчевню «Хэйан-кё», а

во-вторых, неожиданно наступила ночь. «Только идиот ходит по лесу ночью», – поведал Язаки, явно наслаждаясь ситуацией и показывая, что Натабура не так всесилен, как хочет казаться. Ну погоди мне, подумал Натабура, дай срок. Тут ему вовсе стало тоскливо. Понял он: ночью все и произойдет, только не знал, что именно.

– А я думал, ты напился, – оправдывался Язаки. – Ты ведь упал мордой на стол и храпел весь вечер, а потом вообще куда-то пропал. Дверь едва не выломал.

– Это ты напился! – бросил ему упрек Натабура. – А я вас спас!

– Это когда? – удивился Язаки.

– Только что.

– Ничего не видел, – выпучился Язаки. – Поверишь, сакэ такой крепкий, как у моей любимой мамы.

Натабура хотел возразить, что те времена, когда Язаки расстался с мамой, он еще не пил ни сакэ, ни пива, но передумал и не стал выводить друга на чистую воду. Пусть живет, снисходительно подумал он, пусть живет.

***

Наступила ночь.

Уговоры оказались бесполезны, и Натабура бросил это занятие, мрачнея все больше и больше. Как он и предвидел, Язаки не успокоился до тех пор, пока не сожрал все, что можно было сожрать, не побрезговал ни сушеными грибами, ни паучками и раками, ни даже пиявками, которых нашел очень даже вкусными, правда, чуть-чуть жесткими, и пробовал всех угощать. А то, что не смог сожрать, приказал харчевнику отнести в спальню.

– Осторожней, таратиси кими, – повторял рыжий харчевник, почтительно провожая их со свечой в руках на второй ярус, где они должны были отдыхать. Афра спросонья требовал ласки – тыкался в колени и подпихивал ладонь холодным носом. А может, он извинялся? – Натабура так и не понял.

Впрочем, и без свечи на лестнице было светло, как днем, и все благодаря левой руке Язаки, которая светилась, как сто тысяч гнилушек вместе взятых. Натабура давно уже заметил, что харчевник с благоговением взирает на эту самую руку и даже пару раз пытался приложиться к ней губами, на что Язаки реагировал весьма благосклонно. Но какую пользу можно было извлечь из этого обстоятельства, Натабура еще не знал. Он собирался разобраться в этом вопросе на рассвете, а пока он только злился на Язаки, в глубине души понимая – неизвестно что лучше: спать в харчевне или бродить ночью по лесу?

Они плелись так, словно весь день таскали мешки с углем – норовя ткнуться носом то в перила, то в стену. Даже неутомимый Афра то и дело спотыкался, и тогда была слышно, как его когти царапают дерево. Процессию замыкал Язаки, который наелся на всю оставшуюся жизнь и теперь на всякий случай поддерживал живот двумя руками. Однако это мало помогало, и он постанывал то ли от удовольствия, то ли для того, чтобы его пожалели. В этом и крылось все противоречие его натуры: с одной стороны Язаки хотел быть независимым, с другой – жаждал, чтобы его любили.