Нашествие
Шрифт:
Таланов смотрит в лицо сына. Федор выдергивает руку.
Ф е д о р. Ну... поставил диагноз?
Т а л а н о в. Да. Кашель твой мне не нравится... и этот глянцауген*, и руки твои - влажные, горячие.
_______________
* Блеск глаз. (Здесь и далее в подстрочных примечаниях - перевод
с немецкого.
– Ред.)
Ф е д о р. Это все пустяки. Я другое имел в виду.
Т а л а н о в. И другое. Ты растерян. Резкость твоя от смущения. И эти усики тоже. Ты ищешь выхода. Это уже хорошо. (Так говорят с провинившимся ребенком.) Оглянись, Федя. Горе-то какое
Ф е д о р. Тем лучше. Садись, сочиняй рецепт.
Т а л а н о в. Он уже написан, Федор. Это - справедливость к людям.
Ф е д о р. Справедливость? (Возгораясь темным огоньком.) А к тебе, к тебе самому справедливы они, которых ты лечил тридцать лет? Это ты первый, еще до знаменитостей, стал делать операции на сердце. Это ты, на свои кровные копейки, зачинал поликлинику. Это ты стал принадлежностью города, коммунальным инвентарем, как его пожарная каланча...
Т а л а н о в (слушая с полузакрытыми глазами). Отлично сказано, продолжай.
Ф е д о р. И вот нибелунги движутся на восток, ломая все. Людишки бегут, людишки отрезы вывозят и теток глухонемых. Так что же они тебя-то забыли, старый лекарь, а? Выдь, встань на перекрестке, ухватись за сундук с чужим барахлом: авось, подсадят. (И зашелся в кашле.) Э, все клокочет там... и горит, горит.
Т а л а н о в. Не то плохо, что горит, а что дурной огонь тебя сжигает.
Ольга приоткрыла дверь.
Не мешай нам, Ольга.
О л ь г а. Папа, извини... там Колесников приехал. Ему непременно нужно видеть тебя.
Т а л а н о в (с досадой). Да, он звонил мне в поликлинику. Проси. (Сыну.) У меня с ним минутный разговор. Ты покури в уголке.
Ф е д о р. Мне не хотелось бы встречаться с ним. Черный ход у вас не забит?
О л ь г а. Зайди пока за ширму. Он спешит, это недолго.
Федор отправляется за ширму.
(Открыла дверь.) Папа просит вас зайти, товарищ Колесников.
Тот входит в меховой куртке и уже с кобурой на поясном ремне. Он тоже лобаст, высок и чем-то похож на Федора, который из-за ширмы слушает
последующий разговор.
К о л е с н и к о в. Я за вами, Иван Тихонович. Машина у ворот, два обещанных места свободны. (Ища глазами.) У вас много набралось вещей?
Т а л а н о в. Я не изменил решения. Я никуда не еду, милый Колесников. Здесь я буду нужнее.
К о л е с н и к о в. Я знал, что вы это скажете, Иван Тихонович.
О л ь г а (тихо, ни на кого не глядя). Времени в обрез. Небо ясное, скоро будет налет.
Т а л а н о в (Колесникову). Торопитесь, не успеете мост проскочить... Ну... попрощаемся!
Колесников не протянул руки в ответ.
Вы ведь тоже уезжаете?
К о л е с н и к о в (помедлив). Нас никто не слышит... из соседней квартиры?
Т а л а н о в. У нас булочная по соседству.
Ольга хочет уйти.
К о л е с н и к о в. Вы
Т а л а н о в. Вот видите! (В тон ему.) Я тоже не тюк с мануфактурой и не произведение искусства. Я родился в этом городе. Я стал его принадлежностью... (для Федора), как его пожарная каланча. И в степени этой необходимости вижу особую честь для себя. За эти тридцать с лишком лет я полгорода принял на свои руки во время родов...
К о л е с н и к о в (улыбнувшись). И меня!
Т а л а н о в. И вас. Я помню время, когда ваш отец был дворником у покойного купца Фаюнина. (Иронически.) Постарели с тех пор, доложу вам. Мало на лыжах ходите.
К о л е с н и к о в (взглянув на Ольгу). Ну, теперь будет время и на лыжах походить.
Федор задел гребень Ольги на столике. Вещь упала.
(Насторожился.) Нас кто-то слушает там... Иван Тихонович.
Т а л а н о в. Нет... Никто.
Колесников заметил пальто Федора и молча поднял глаза на Таланова. В ту же
минуту Федор выступает из-за ширмы.
Ф е д о р. Никто - это, по-видимому, я. Как говорится в романах, из стены вышел призрак средних лет. Гутен абенд*, бояре!
_______________
* Добрый вечер.
Т а л а н о в (смущенно). Вы не знакомы? Это Федор. Сын.
Ф е д о р. Когда-то мы встречались с гражданином Колесниковым. В детстве даже дрались не раз. Припоминаете?
К о л е с н и к о в. Это правда. У нас в ремесленном не любили гимназистов. (С упреком Таланову.) Не понимаю только, что дурного в том, что сын... после долгой разлуки... навестил отца!
Ф е д о р. Ну, во-первых, сынок-то меченый. Тавро-с! А во-вторых, прифронтовая полоса. Может, он без пропуска за сто километров с поезда сошел да этак болотишками сюда... с тайными целями пробирался?
О л ь г а. Чем ты дразнишь нас, Федор? Чем?
К о л е с н и к о в. Вы напрасно черните себя. Вы споткнулись, правда... но, если вас выпустили, значит, общество снова доверяет вам.
Ф е д о р. Так полагаете? Ага. Тогда... Вот вы обронили давеча... что остаетесь в городе. Разумеется, с группкой верных людей. Как говорится добро пожаловать, немецкие друзья, на русскую рогатину. Пиф-паф!.. Так вот, не хотите ли взять к себе в отряд одного такого... исправившегося человечка? Правда, у него нет солидных рекомендаций, но... (твердо, в глаза) он будет выполнять все. И смерти он не боится: он с нею три года в обнимку спал.
Неловкое молчание.
Не подходит?
К о л е с н и к о в (помедлив). Я остаюсь только до завтра. Я тоже покидаю город.
Ф е д о р. Понятно. (Поглаживая усики.) Не потому ли так настойчиво и рекомендуете папаше драпануть отсюда?
Т а л а н о в. Я прошу тебя быть вежливым с моими друзьями, Федор.
К о л е с н и к о в. Я отвечу ему. Иван Тихонович безраздельно подарил себя людям. К нему ездят даже из соседних районов. Нам хотелось избавить его от опасностей. К тому же здесь будет довольно шумно, начнут оживать всякие мертвецы. Уже и теперь высовываются кое-где из подполья змеиные головки.