Наши люди
Шрифт:
Бога Рустам не боится. Он боится крыс, смерти и черной ямы после. "Одно слово "крыса" -- и я умираю от ужаса. Боюсь кладбищ. Мертвецов и их города мертвячьи. Страшно, потому что не верю в Бога, в перерождение. Всякий тлен мне страшен. Я бы даже мечтал, чтобы у меня и могилы не было".
Про Бога не все в фильме осталось. Рустам сам вырезал. У него в финале одна дама перед лицом мчащегося паровоза застревает ногой между рельсов -на стрелке. А был еще другой вариант, что она высвобождает свою ногу и убегает.
Еще гениальный (извиняюсь за выражение) эпизод
– - Я ее не ел никогда, а на том свете жена спросит: "Ел дыню?" Я скажу: "Не стал без тебя".
– - А в Бога ты веришь, Абрам Семенович?
– - Нет, в Бога не верю. Я в химию верю.
Один пересказ -- из третьих даже рук -- и то вон как хорош. Вот бы еще на эти кадры взглянуть. Но -- невозможно! И такое часто бывает с Хамдамовым; про многое, что он делает, говорят, что -- гениально, а увидеть это нельзя...
Итак, фильм сделан, он состоялся! Это был, казалось, суровый ответ клеветникам Хамдамова. Это кино -- как бы оправдание двадцати лет молчания, забвения и бесславия. С той оговоркой, что круг этих счастливых фанатичных поклонников гения все-таки узок, а тираж фильма настолько мал, что копия претендует на статус почти оригинала. Скандал на Каннском фестивале
Монтаж фильма закончили в 1991-м. И сразу -- в Канны, на фестиваль! Здесь это описано десятью словами, а в жизни было три года интриг, скандалов, безденежья, пленки негде было взять и т. д. Это все улаживал, разумеется, не лично гений, а Давид Саркисян, который из давнего собирателя картин Рустама стал его фактически оруженосцем, самоотверженным и верным.
На фестивальном показе исполнительница главной роли Жанна Моро исцарапала Рустаму руку (остались шрамы), за то что он выкинул множество для нее дорогих эпизодов и на их место вставил куски из своей старой любимой черно-белой "Рабы любви". Но не всех так глубоко задело происходящее на экране: зрители уходили, не досмотрев... Но горстка тонких ценителей досидела до титров и устроила аплодисменты.
Банкет в честь Хамдамова. Он, разумеется, не идет, -- гений не может все бросить и идти к первым попавшимся восторженным поклонникам. Все там сидят кислые...
По поводу Каннского провала "Анны..." изысканно выразился наш режиссер Владимир Хотиненко: "У нас все сразу: ах, в Каннах не понравилось... Так я бы для всех, кто там улюлюкал, построил в Каннах декорацию в виде огромной жопы, и чтобы они все вместо своей знаменитой лестницы через эту жопу прошли. Канны!.."
Помимо всего прочего, французы, которые дали часть денег на фильм, теперь его не отдают: требуют им прежде заплатить сто тысяч долларов. Легко догадаться, что таких денег у Хамдамова нет и взять ему их негде. Париж
После "Анны..." он три года жил в Париже, с 1991-го по 1994-й. Ну и хорошо: ведь художнику всегда грустно, если он не может обронить: "Вот когда я жил в Париже..." А может, он специально поехал туда пожить, чтоб дома спохватились?
Очень мало мест, где мог бы жить непризнанный гений: Париж, Нью-Йорк, на худой конец Лондон. Ни Буэнос-Айрес, ни Пекин тут невозможны. Василий Аксенов сильно теряет оттого, что живет всего лишь в захолустном Вашингтоне. Стоит ему только переехать в Нью-Йорк... Новое кино!
Он рассказывает:
– - Меня мучит желание снимать кино. Мне хочется делать одно и то же. Возможно, это болезнь мозга, болезнь параноидальная... Я как бы немножечко придумал себе такую паранойю -- постоянно изобретаю кино, без конца выстраиваю композиции... Откуда это? "Летят журавли" родили во мне такое.
Никогда я не буду заниматься реализмом! Я не могу снимать бытовые фильмы в духе театра "Современник". Там, условно говоря, Неелова приходит куда-то с сумкой, пьет кофе, звонит Зинке, а Петька в школу не пошел и т. д. Я не могу снять коридор школы, где мальчики плюются -- кто дальше. Мне гораздо интереснее, чтоб они плевались, к примеру, странно накрашенные и под музыку Шуберта... Я выдумаю какую-то историю. Может, это будет эпос. Тогда сто артистов надо будет одеть во что-то. Я сам придумаю эти костюмы, это будет haut couture. Я хочу моду и кино делать одновременно. Это будет фильм-стиль. Понятно?
"Триумф"-2
(очередное признание при жизни)
Вдруг пару лет назад ему дали премию "Триумф". Официальная часть -- в Большом, банкет -- в "Метрополе". Что такое? Рустам встревожился:
– - Это ломает мой имидж!
– - Ну а сама-то премия неужели неприятна?
– - Мама была рада, эта премия была для нее. Ей в Ташкенте соседка, которые полы моет, сказала: "Ты знаешь, по радио говорили, в Москве какой-то партсъезд идет, так там твоему сыну орден дали". А мне это ничего не дало!
Ну, не в буквальном смысле не дало. На самом деле он на премию купил маленькую квартиру. Но, как гений, не обратил на такую земную практичную покупку внимания. У него потребности другого уровня, иного рода:
– - Мне бы найти денег, мне бы выкупить "Анну..." А после, когда все образуется, я опять закрою двери.
– - И что там будет происходить, за закрытой-то дверью?
– - Я буду там сидеть один, писать картины. Мне бы какую-нибудь маленькую пенсию, чтоб закрыть дверь и все, не видеть этого всего никогда в жизни.
– - Не видеть -- чего?
– - Этой страшной жизни, ужаса, этого хаоса кругом, грязевого потока, этого абсолютного антиискусства. Заколдованный круг! При коммунистах ничего нельзя было, но вкус был. Сейчас все можно -- вкуса нет: посмотрите хоть на телевидение! Видеоклип -- это абсолютная профанация киноязыка, безнравственное падение, истязание моих нервов.
Меня пугают эти нувориши, эти гадкие люди... Выскочки! Им только "Cartier", только "Rollex"! Деньги большие, а люди мелкие. Не знаешь, куда бежать. Не спастись...