Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"

Дубровин Николай

«Вот, милостивый государь, — прибавлял Лабзин в письме кн. Голицыну [374] , — сколь различны правила духовных людей от правил обыкновенных человеков! Ежели они истинны, то надобно же кому-нибудь руководствоваться ими; а ежели это заблуждения, то на что же и выпускать такие книги в свет и заблуждения выдавать за важные и великие истины?

«Я предвижу, что и сим письмом не угожу вашему сиятельству, но что ж мне делать? He отвечать на благосклонное письмо

ваше было бы невежливо; а отвечать не то, что y меня в сердце и голове, для меня совестно. Быв всю жизнь мою служителем истины, под старость приниматься за лицемерие и лесть мне уже поздно. Я знаю, что мы все, не только цари и вельможи, не любим возражений, а любим только поддакивание, следовательно, для приобретения благосклонности чьей бы то ни было, по мирскому суду, нужно бы было последнее, особливо в моем положении. Но ежели я, и зная свою выгоду, жертвую оною даже с риском, то сие самое не показывает ли, что я движим высшим каким-то побуждением, а не одним своекорыстием? По мнению вашего сиятельства, оправдываться есть как бы грешно; неужели же обвинять человека, не исследовав дела до пряма, душеспасительно? A я до сих пор не знаю, что на меня представлено, правда, или нет? И это не мудрено было бы исследовать, пока еще все те люди, при коих сие происходило, живы. Оправдываться не есть противно никакой морали, никакой философии, никакой религии, тем паче христианской, которая вся основана на милосердии, правде и истине. He только Апостолы и мученики оправдывали себя в иных случаях; но и сам Спаситель, который за тем и нисходил на землю, чтобы пострадать и умереть, и который не хотел было и отвечать Пилату, но когда архиерейский слуга безвинно ударил Его в ланиту, сказал: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще ли же ни, что мя биеши? т.е. требовал же справедливости. После сего примера можно ли такое требование почитать противным христианскому смирению? Напротив того, если б я обнесен был какому приятелю моему; то, буде дружба его для меня ценна, я должен искать пред ним оправдаться, и скорее я погрешу против смирения, если б я не захотел пред ним оправдаться. Тем паче пред государем, коего милость, по всем отношениям, должна быть драгоценна для верноподданного! Уже многие опыты показывали мне, а последний утвердил, что я в мыслях Его Императорского Величества весьма очернен, и это ли вина, что я ищу избавить себя от напрасного гнева моего государя, избирая к тому не побочные какие пути, а прибегая к помощи бывшего моего начальника, полагая обязанностью подчиненного иметь прямую доверенность и откровенность к своему начальнику; а долг доброго начальника — защищать и покровительствовать своих подчиненных.

374

В письме от 3-го июня 1823 г. из Симбирска.

«Впрочем (на основании Иоан. XVIII, 36), будучи ни к чему земному, ни к самой жизни здешней не привязан, лишение временных благ я не почитаю большим уроном, и зная, что к блаженству истинному призываются более бедные, нищие и труждающие, нежели счастливцы и любимцы мира, я, по милости Господней, переношу горестное мое положение с твердостью и терпением,

какими немногие похвалиться могут, будучи твердо уверен, что если Господу моему угодно будет уделить мне что-нибудь и от временных Его благ, то, как сердце царево в руце Божией, Господь внушит царю и другие обо мне мысли, и тогда окружающие монарха, как теперь не могут подать мне руку помощи в моем страдании, не в состоянии будут воспрепятствовать моему благополучию, которым я хочу обязан быть токмо Богу и государю. Господь до сих пор меня не оставляет, может быть, и государь когда-нибудь обратится ко мне с милостью. Ежели же им это не угодно, я готов все переносить и терпеть по гроб без ропота. Ваше же сиятельство покорнейше прошу сестру мою, которую и вы нашли и христианскою и смиренною, с прочими остающимися там моими домашними, принять под ваше покровительство и не допустить отягчить еще их участь высылкой из квартиры; ибо я, оставаясь в нищенском положении, ни там, ни здесь устроить благосостояние их еще не могу, лишен будучи даже способов руками своими доставать себе пропитание; ибо мне не в портные и сапожники, или не в столяры уже идти; а мое ремесло здесь ни для кого не надобно».

В Симбирске Лабзин был встречен весьма радушно бывшими масонами. Здесь прежде была масонская ложа «Ключ к добродетели», великим мастером который был кн.Баратаев, приходившийся с родни Лабзину. Бывшие масоны встретили его с большим уважением, старались предупредить его желания, но, раздраженный несчастием и больной, сам Лабзин смотрел на них с недоверием, подозрительностью и принимал их не особенно ласково. Так, когда губернский почтмейстер Лазаревич, желая истинно быть ему полезным, предложил получать на его имя письма и писать через него, то Лабзин заподозрил в этом дурной умысел. — «Если вам, батюшка, — сказал он Лазаревичу, — угодно быть надо мной шпионом, вам никто не мешает».

Лазаревич не оскорбился таким ответом, да и вообще, — говорит М.А.Дмитриев [375] , — «надобно отдать справедливость тогдашним жителям Симбирска, они терпеливо переносили первоначальную раздражительность изгнанника и добились его искренней признательности и искреннего чувства дружества. Они берегли его, как больного ребенка, как бедную душу, оскорбленную судьбою, и много помогали ему, но так искусно, что он и сам никогда не догадывался».

В Симбирске Лабзин прожил не долго и 59-ти лет от рождения скончался 26 января 1825 года. Он похоронен в Покровском монастыре, настоятелем которого был его приятель, архимандрит Серафим. На могиле его поставлен крест из дикого камня и на нем помещены вырезанные на бронзовой дощечке стихи M.А.Дмитриева, приведенные нами в конце предыдущей главы.

375

«Русский Архив» 1866 г. № 6, стр. 839 и 840.