Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"

Дубровин Николай

На другую вакансию Лабзин предлагал Д.А.Нарышкина, любовь которого к художествам свидетельствовалась заведением y себя картинной галлереи, а на третью, — графа A.А.Аракчеева, — оказавшего любовь к художествам сооружением в своем Грузинском имении памятника императору Павлу I и изваянием для тамошнего собора статуи апостола Андрея Первозванного. Мартос настаивал на избрании графа, Аракчеева, Гурьева и графа Кочубея. Лабзин спрашивал, почему он отдает им преимущество перед другими.

— Они близки к государю, — отвечал Мартос.

«Почитая, — писал Лабзин князю Голицыну, — что и все особы, которые были предлагаемы, и граф Милорадович, и князь П.В.Лопухин, особливо князь П.M.Волконский (который также был на листе) близки государю, и что не нам судить,

который из них ближе, я не нашел ответа Мартоса удовлетворительным. И как притом случилось, что президент, перечитывая имена прежних почетных любителей, изъявил свое негодование, что прежде приняты были в почетные любители граф Кушелев, граф Растопчин и граф Кутайсов (к чему тотчас пристал и Мартос), которые также были приняты потому, что были близки к покойному государю, — тогда я, чтобы показать Мартосу несообразность его ответа, сказал ему, что, судя так, можно предложить в члены и Илью кучера, потому что и он близок к государю».

— A разве он вам знаком? — спросил шуткою Оленин.

— Хотя и не знаком, — отвечал Лабзин, — но в моем понятии всякий честный человек, верно служащий своему государю и хорошо исполняющий свою должность, во всяком сословии достоин уважения; а как кучер есть тот человек, y которого часто бывает в руках не только здоровье, но и жизнь наша, то для того, кому здоровье государя дорого, и кучер Илья человек почтенный. К тому же по табели о рангах императорский лейб-кучер положен в чине полковника.

— Но он мужик, — заметил Мартос.

— Кулибин был мужик, — отвечал Лабзин, — однако же член академии наук; Власов также из крестьян был членом медико-хирургической академии.

— Согласны ли вы, — спрашивал Оленин, — чтобы я довел до сведения тех особ, что вы равняете их с кучером Ильей?

«На сей странный вопрос, — писал Лабзин, — не показывающий ничего иного, кроме одного недоброжелательства, трудно было отвечать, и он смутил меня, ибо, во-первых, я сравнивал Илью кучера с Кулибиным и Власовым, во-вторых — в самодержавном государстве разве человек низкого состояния не может быть возведен на высшие степени? Кто не знает истории князя Меншикова? Фр.Ник.Кличка, умерший курским генерал-губернатором, в начале служил скороходом y партикулярного человека — графа Фермора, и в наше время И.А.Алексеев, бывший сенатор и член Государственного Совета, вышел из солдатских детей. Сколько есть других тому примеров! В третьих, слова мои, как бы их ни взять, больше ли были оскорбительны для сих самых особ, нежели его (Оленина), когда он называл их своими врагами и одного из них своим оклеветателем перед государем, за что будто бы он вызывал его на дуэль».

— Я от вас этого не ожидаю, — говорил Лабзин, несколько оправившись, Оленину, — a впрочем, если вам угодно, то делайте свое дело, а я сих господ но боюсь. В самодержавном государстве нет причины кого-либо бояться кроме одного государя, и сами сии господа, если дойдет до них сей извет, будут столь великодушны, что либо презрят оный, либо, по крайней мере, не осудят меня, по одному пустому слуху и сплетням, которым кто не подпадал иногда?

Так происходило дело по словам Лабзина, но не так раcсказывали его по городу. Говорили, что когда предложили выбрать в почетные любители графа Аракчеева и графа Гурьева, то Лабзин отозвался, что этих людей он не знает и о достоинствах их не слыхал, а когда назвали графа Кочубея, то он выразился еще более резко.

— Кочубей и двух копеек не стоит, — сказал, будто бы, Лабзин. — Сей человек надутый и ничего не значащий.

Спустя несколько дней Лабзин узнал, что про него рассказывают небывалые вещи, и он решился разъяснить возникшее недоразумение.

— He слыхали ли вы того, что до моих ушей дошло, — спрашивал он A.Н.Оленина. — Выносить прежде времени то, что в каких-либо совещательных собраниях происходило — прибавлял Лабзин — самыми законами воспрещено, и рассеивающий слухи во вред другого, особливо с ложными прибавками, в самых законах называется клеветником и похитителем чести другого и признается за оскорбителя.

— Я не в первый уже раз замечаю, — отвечал Оленин, — что все происходящее y нас в академии разглашается

по городу. He только я тоже слышал, но и граф Милорадович приезжал сам ко мне и спрашивал, как это было? Получа от его сиятельства вопрос письменный, я и сам отвечал ему письменно.

И так дело это приняло официальный характер. — 19 сентября 1822 года граф Милорадович просил Оленина уведомить его письменно о том, что происходило в академии художеств.

«Когда я объявил совету, — писал Оленин [355] , — о надлежащем выборе трех почетных любителей, на каковые места в привилегии, сей академии данной, предписано помещать из знатнейших особ, и когда я выбор сей предоставил общему согласию гг. членов академического совета, отказавшись сам от сего выбора, то вице-президент Лабзин, не соглашаясь долго на утверждение предназначенных советом трех новых особ, а именно: графа Гурьева, графа Аракчеева и особенно упорствуя в выборе графа Кочубея, заключил свой спор тем, что если совет полагает выбрать сих трех новых членов по той причине, что они имеют доступ к высочайшей особе, то он, Лабзин, с своей стороны предлагает в почетные любители также близкую государю императору особу, а именно государева кучера Илью».

355

Графу Милорадовичу 21 сентября 1822 г. «Русская Старина» 1875 г. № 10, стр. 293, 1885 г., № 11, 382.

Так как все это происходило в присутствии более чем 20 художников и слова Лабзина произнесены были в присутственной комнате, то, прибавлял Оленин, желая дать оборот делу не столь серьезный, сказал Лабзину, «что я не премину известить новоизбранных членов в почетные любители о чести, которую им сделал Александр Федорович, предложением к совместному с ними выбору кучера Илью. — Сей неожиданный ответ мой произвел в собрании невольный общий смех, который привел Лабзина в некоторое негодование, ибо он с сердцем отвечал мне: «Извольте им это сказывать, я их не боюсь».

Препровождая письмо Оленина императору Александру, бывшему тогда в Вероне, граф Милорадович, не спросив Лабзина, приложил и свою записку, в которую внес и все городские сплетни [356] . Лабзин оспаривал справедливость сделанного на него доноса и просил суда.

«Я не знаю, — говорил он [357] , — как описал A.Н.(Оленин) сие происшествие, но по воспоследовавшему со мною несчастью могу заключить, что оно описано не точно так, как было, и несчастье мое так велико, что я имею право просить, чтобы сие дело было исследовано. Мы не одни с A.Н.(Олениным) тут были; пусть скажут другие, как что было, и, хотя по пословице: «Les absents ont toujours tort», при всем том я уверен, что найдутся некоторые, которые не захотят торговать своими совестями и даже присягнут в том, что никакого дерзкого, тем паче буйного поступка от меня не происходило и никаких оскорбительных речей ни на чей счет произносимо мною не было, как то, по-видимому, донесено Его Величеству, особливо ежели ваше сиятельство, для достижения истины, примете на себя труд или поручите доверенной вами особе председательствовать в том собрании, в котором сие разыскание предпринято было бы.

356

Записка от 22 сентября 1822 г. „Русская Старина" 1885 г. № 11, 383.

357

В письме кн.Голицыну в декабре 1822 из Сенгилея.

«По крайней мере сие сходбище наше или так назову пробу будущего собрания, столь же мало можно назвать академическим собранием, сколько пробы и репетиции представляемых на театрах пьес не почитаются самыми спектаклями, хотя и на оные те же актеры собираются; но сверх слов, принадлежащих к самой пьесе, говорятся иногда и другие речи и происходят действия, к самой пьесе не относящиеся. Так и y нас разговоры сии происходили не в формальном заседании, так что иные сидели, другие стояли, иные ходили, и самые речи президента показывают, что он не почитал сего сходбища нашего за формальное академическое собрание».