Наши танки дойдут до Ла-Манша!
Шрифт:
В эту ночь авиация поначалу старалась особо громко и усердно, но потом, в какой-то момент, пальба и рёв неожиданно стихли.
Измученный диссидент сел на, мягко говоря, несвежей, мятой постели, пытаясь что-либо понять и прислушиваясь. Но, как это ни было удивительно, стрелять действительно перестали, до его ушей с запада долетали разве что какие-то отдельные, редкие и негромкие взрывы.
От этого Вяземский несколько успокоился, повалился на бок и даже задремал.
А потом в какой-то момент его разбудил сильный гул. И последнее, что он успел увидеть, — ослепительный свет за закрытыми оконными ставнями. Это было странно, учитывая, что часы показывали пятый час утра. Ну
Ударная волна от взрыва дошла до центра Лондона, снеся верхушку почти двухсотметровой телебашни BT Tower и выбив стёкла не только в Сити, но и в восточных районах британской столицы — Хаверинге, Ребридже и Бромли. Западным районам Лондона, таким как Хиллингдон, Хаунслоу, Илинг, Барнет и Харроу, повезло меньше, поскольку пожары, порождённые световым излучением, охватили там целые кварталы — старая полудеревянная застройка сильно поспособствовала этому. Огонь, который почти никто не тушил, распространился дальше, и уже через несколько часов пожары проникли на большую часть английской столицы. Так Лондон не горел даже в 1940-м от немецких зажигательных авиабомб. Да и таких потерь, как сегодня, его жители в те годы тоже не несли.
И никто во всей Англии ещё не в силах был осознать всю тяжесть и непоправимость произошедшего, даже если бы он этого очень захотел...
Захваченный советскими ВДВ
аэропорт Остенде-Брюгге.
Р-н г. Брюгге. Бельгия.
22 июня 1982 г. Утро
Уже светало, когда наш «Геркулес» наконец сел в Бельгии, в том самом месте, откуда мы начинали свой английский вояж. И вот теперь вернулись — без танков и далеко не в полном составе.
Ольга Смыслова сумела притереть шедший на трёх движках «С-130» к бетонке местного ВПП, а потом нетвёрдой походкой вышла из самолёта и, кинув рядом с собой сумку и СВД, в изнеможении села на траву рядом с взлётной полосой. Что называется, уработалась....
Следом за ней вылезли наружу и остальные участники героического перелёта. Наконец-то мы попали туда, где не стреляли, а воздух приятно пах морем, не воняя пожаром. Уже одно это было непривычно, точнее сказать, мы успели от этого отвыкнуть. У меня подобное было в жизни один раз, в конце ноября 1978-го, когда наш прибывший из Аддис-Абебы «Ил-76» приземлился в Раменском и после африканской жары мы вдруг вышли в морозец средней полосы на присыпанную первым снежком землю...
Оглядевшись, я невольно обратил внимание на лоснящийся от вытекшего масла крайний левый двигатель «С-130» и покрытую рваными пулевыми пробоинами законцовку левой консоли крыла. Как мы долетели и при этом умудрились не загореться и не упасть даже не знаю. Тут действительно следовало сказать огромное человеческое спасибо Ольге. Если бы не она — мы бы все точно полегли на той чёртовой авиабазе...
Далее мы наблюдали, как практически следом за нами на здешнюю ВПП садились, выпуская бело-оранжевые тормозные парашюты, одинокий зелёно-коричневый «Миг-23» и четвёрка
А потом к нам подъехало сразу несколько зелёных санитарных «Буханок» с деловитыми медиками в белых халатах. Это было очень вовремя и кстати, поскольку майор Деревянных уже не подавал признаков жизни и, похоже, был почти готовым клиентом для морга, да и пара тяжелораненых бойцов из ВДВ сейчас тоже были без сознания. В общем, всех наших раненых, включая Маргелова-младшего, Маликова и прочих, быстро оприходовали и перевязали, после чего тут же отвезли на другой конец аэропорта, где без лишней волокиты погрузили в ожидавший их санитарный «Ан-26», который взлетел и ушёл на восток уже минут через двадцать после нашего приземления. Как я понял, поблизости крупных наших госпиталей ещё не было, раз уж медики задействовали самолёт.
Вообще в аэропорту Остенде-Брюгге за прошедшие дни изменилось очень многое. Уже не было такого количества начальства и авиационной техники, зато заметно прибавилось наземных средств ПВО. Не наблюдалось здесь и прежнего числа десантников, а все попадавшиеся навстречу солдаты и офицеры были с непременными противогазами на боку. В сочетании с укрытой в окопах техникой это говорило о том, что здесь, похоже, готовятся к самому худшему.
Потом к нам подъехали четыре бортовых «ЗИЛ-131» с неизвестными мне офицерами из ВДВ. На них тут же уехали все прибывшие с нами десантники и сапёры во главе со старлеем Узбековым. В итоге у «Геркулеса» остались только я со своими танкистами, Ольга и Тетявкин.
Сразу же после отъезда «Зилов» появился «уазик», из которого вылез незнакомый капитан в сопровождении двух прапорщиков. Он сообщил, что наш пополненный сводный отряд уже подтянулся сюда и находится километрах в шести от аэропорта. Также он передал нам благодарность командования и сказал, что пока все мы можем отдыхать. Я спросил у лежавших или сидевших на аэродромной травке или прямо на бетонке пацанов, чего они хотят в данный момент. Пожеланий было всего два — чего-нибудь пожрать и поспать минут шестьсот. В итоге один из прапорщиков увёл моих танкистов в сторону местного аэровокзала.
Есть и спать мне почему-то совершенно не хотелось, и я попросил у капитана умыться, а ещё лучше — душ.
Возражений не последовало, и второй прапорщик тут же отвёл меня через ВПП в одно из технических помещений аэропорта. Уходя, я видел, как Ольга Смыслова о чём-то разговаривает с приехавшим капитаном.
Место, куда меня привёл прапор, видимо, было душевой для здешнего техсостава и прочего вспомогательного персонала. Правда, вода была только холодная (точнее сказать — комнатной температуры). Однако напор был хороший, и спасибо местным интендантам за то, что мне дали мыло и полотенце. Бритва, зубная щётка и тюбик пасты «Поморин» были у меня в «сидоре».
Мылся и брился я довольно долго, а когда закончил, был заметно удивлён. Уж не знаю, ждали нас здесь или это было просто удачное совпадение, но сразу после мытья молчаливый пехотный сержант принёс мне новенький (вроде бы даже отглаженный) комплект офицерского полевого обмундирования с майорскими погонами, а также чистые казённые труселя и майку (правда, запасное бельишко у меня было и с собой, в мешке). Удивительно, но даже фуражка оказалась впору. Только сапоги и ремень с портупеей и кобурой остались мои. Я переложил в карманы чистого обмундирования документы и медаль, которую в последнее время таскал с собой, аккуратно свернул и убрал в вещмешок свой обгорелый и дырявый комбез вместе с танкошлемом, подхватил «сидор» с «АКМСом» и вышел из душевой на улицу.