Наши танки дойдут до Ла-Манша!
Шрифт:
Что верно, то верно — мин вокруг, похоже, действительно было полно, а изрытая окопами, воронками и просто ямами земля ещё больше усугубляла нерадостную картину. И там и сям всё время слышались характерные, глухие взрывы.
Двое пехотинцев из числа йоркширских йоменов Её Величества подорвались насмерть прямо на глазах у Пирса, попытавшись открыть верхний рубочный люк брошенной русскими подбитой самоходки. Оказавшийся поблизости английский сапёрный сержант, срывая голос, заорал, чтобы они этого не делали, но его то ли не услышали, то ли не стали слушать...
Ещё один английский капрал-сапёр подорвался
— Мы вошли, — доложил наконец Пирсу командир американских сапёров капитан Ремсен. — Но, чтоб мне провалиться, сэр — здесь же темно, как у негра в ж...
Это было чистой правдой, электричества на авиабазе, как и на прилегающей территории, не было уже давно. Причём электрохозяйство уничтожили не столько русские, сколько англичане во время своих суматошных артобстрелов базы.
— Хорошо, капитан, — ответил Пирс, глядя, как сапёры таскают в хранилище из тягачей дополнительные осветительные приборы и прочее оборудование. — Теперь уже займитесь главным!
О том, как именно они будут вывозить отсюда заряды и на чём, Пирсу пока не хотелось даже думать...
Привезённое с собой освещение помогло американским сапёрам не очень. В хранилище тоже нашлось полно взрывоопасных сюрпризов, и в течение следующих полутора часов трое американских сапёров (вроде бы отчётливых спецов) подорвались на поставленных с поистине садистской оригинальностью минах-ловушках и растяжках. Один сапёр погиб сразу, второй, которому разворотило живот осколками американской же клейморовской мины, умер через двадцать минут, так и не дождавшись медиков, а третьего, полумёртвого от кровопотери и с почти начисто оторванной правой рукой, англичане успели увезти в госпиталь. Довезли они его или нет — уже другой вопрос...
От всего этого у Пирса шла кругом голова. Почти полтора часа он, даже не имея возможности снять бронежилет, сидел в джипе или торчал около него, а сапёры, похоже, так и не могли решительно ни в чём разобраться. Лица у тех, кто время от времени выходил из хранилища перекурить, были откровенно растерянные.
Наконец из хранилища вылез подчинённый Ремсена, лейтенант Маскоги.
— Плохо дело, сэр! — доложил он Пирсу, — Иваны вытащили часть зарядов ближе к выходу и соединили все боеприпасы в единую, подготовленную к подрыву систему, этакий очень большой ядерный фугас. А уходя, они запустили часовой механизм. И мы не знаем, как его отключить, сэр. Он будет тикать ещё часа четыре, но вряд ли нам это что-то даст. Мы ничего не можем понять, сам прибор часового механизма совершенно незнакомой нам конструкции, да ещё и с русскими, мать их, буквами. А система, которая соединяет ядерные заряды, слишком сложна. Кое-кто из наших даже думает, что это вообще фальшивка и заряды в любом случас не взорвутся...
— Тогда что считаете нужным предпринять?
— Можно попробовать пойти по стандартному пути — обрезать провода и отсоединить часовой механизм от источника питания. В проводах мы частично всё-таки разобрались. Конечно, у них там явно установлена какая-нибудь хитрая резервная система подрыва, кроме часового механизма, так что риск взлететь на воздух всё равно есть, и немалый. Но других вариантов мы, откровенно говоря, не видим. Так как поступим, сэр? Приказывайте...
— Чёрт с вами,
Маскоги козырнул и скрылся в хранилище. Сидевший за рулём полковничьего джипа мастер-сержант Торкович при этих словах отбросил в сторону недокуренную сигарету и как-то подобрался, явно собираясь в случае чего разворачиваться и валить отсюда куда глаза глядят. Он, как и большинство тех, кто оказался этой ночью в данном месте, даже приблизительно не представлял, какая именно тут мина запрятана...
Пирс всмотрелся в сильно пахнущую горелым порохом, железом и топливом предутреннюю темноту и глубоко вдохнул.
Как оказалось, это было последнее, что он видел и делал в своей жизни...
По иронии судьбы в момент, когда сапёры перекусили показавшийся им главным провод, было 4 часа 08 минут утра по местному времени, 22 июня 1982 года.
Над хранилищем ядерных боеприпасов авиабазы Гринем-Коммон вспух огненный шар диаметром километра в три, и все те, кто находился на авиабазе и около неё, испарились прежде, чем успели вообще что-либо понять.
Впечатляющий оранжево-красный гриб поднялся в предрассветное небо километров на восемь. Взрыв был сильный, 8–9 мегатонн — это неслабый термоядерный заряд. Даже в 1950-е на атомных полигонах по обе стороны Атлантики взорвали не особо много бомб такой мощности...
В радиусе 35–40 километров разрушения были катастрофическими. Ньюбери, Рединг, Олдершот, Виндзор, Слау и ряд других лондонских предместий за считаные секунды практически перестали существовать, а ударная волна неудержимо понеслась дальше...
В эту ночь окончательно впавший в прострацию диссидент и проповедник западного образа жизни Аверьян Вяземский (он же Андрей Дулясов) в очередной раз тщетно пытался уснуть в своей квартирке с закрытыми оконными ставнями, прикрывавшими выбитые стёкла, вставить которые в ближайшее время было совершено нереально.
Вяземский уже и не пытался что-либо понимать, почту не доставляли, телефонной связи не было давно, не стало и электричества, а значит, не было и абсолютно никаких новостей — японский радиоприёмник на батарейках ловил только какие-то обрывочные сообщения (часть которых была, как это ни странно, кодированными командами на русском языке), которые не проясняли решительно ничего. Людей на улицах практически не было, все попрятались, ближайшие магазины и лавки были закрыты — питался Вяземский исключительно консервами, вроде свинины с бобами или тунца, несколько банок завалялось у него на кухне, да и то по чистой случайности, поскольку идейный борец с советской угрозой в последнее время жил один и не любил готовить.
Особо нервировала бившая по ушам канонада, уже третий день и третью ночь слышимая на западе, да такая сильная, что от неё мелко тряслись полы и мебель и осыпалась штукатурка с потолка. Русские танки на окрестных улицах больше вроде бы не появлялись, а вот английская техника иногда проезжала мимо, лишний раз мешая его попыткам заснуть лязгом гусеничных траков по мостовым. Кроме канонады сильно досаждал рёв чьей-то авиации на горизонте (отличить по звуку советские самолёты от натовских он был не в силах), иногда сопровождавшийся особенно сильными и особо близкими взрывами.