Наши уже не придут 5
Шрифт:
Ганди пришёл на громкий публичный вызов, наверное, приготовил очень много аргументов и контраргументов, но успел озвучить лишь несколько из них, после чего был грубо прерван Ежовым и больше не смог вставить и слова.
Второй раз Махатма на такое не клюнет, больше публичных дебатов с ним у Ежова не будет, поэтому Николай очень надеется, что сегодня прольётся кровь. Желательно литрами.
— Возьми с собой ближних любящих и иди распалять толпу, — велел Ежов. — Если толпа сама не начнёт, то ты знаешь, что делать. Сегодня можно.
— Слушаюсь и повинуюсь, гуру… — вновь глубоко поклонился
«Они сразу подумают на меня», — задумался Николай, меря шагами свои покои. — «Да и Ганди не упустит возможности ткнуть в меня пальцем и обвинить в том, что это по моей вине на улицы Бомбея пролилась кровь».
Это значило, что ему уходить из города прямо сейчас — если что-то начнётся, он уже будет в безопасности, а если ничего не начнётся, то он просто поедет медитировать на берег озера.
Николай залез в свой четырёхлитровый «Бентли», в котором его уже ждали водитель, по совместительству телохранитель, а также его женщины.
— Едем на озеро, — приказал он водителю.
— У нас будет пикник? — спросила Шакантала.
Она новенькая, из обеспеченной семьи — прониклась учением Ежова и сбежала из дома. Отец с братьями нашли её в Бомбее, в доме Ежова, а тот решил проблему просто — заплатил очень серьёзный выкуп, удовлетворивший родственников полностью и чуть-чуть сверху.
— Лучше, — улыбнулся Николай.
Чандра и Кири похотливо захихикали.
Обе успели родить ему по двое детей, а Шакантала только недавно оказалась в положении.
Махатма Ганди критикует его за эту «безнравственность» — Николай живёт с шестью женщинами в одном доме, не женился ни на одной из них, завёл с ними одиннадцать детей, что, вообще-то, должно порицаться индийским обществом. Только вот у Николая полноценная секта примерно на четыреста тысяч человек. Только в Бомбее у него около восьмидесяти тысяч последователей разной степени приверженности. А сочувствующих и, что немаловажно, завидующих ещё больше. Ведь если завидуешь, значит, хочешь так же…
Водитель-телохранитель коротко кивнул и дал знак грузовику с телохранителями.
Вслед за «Бентли» Ежова поехал военный грузовик, в кузове которого находилось четырнадцать вооружённых автоматами и одним пулемётом охранников из членов секты.
«Любовь любовью, а безопасность важнее», — подумал Николай, поглаживая Шаканталу по округлившемуся животу.
*6 декабря 1937 года*
— А куда мы едем? — спросила Маниша, ещё одна женщина Николая.
— На усадьбе стало небезопасно, поэтому мы едем в надёжное место, — ответил Ежов.
Его озёрная усадьба хорошо известна колониальной администрации, поэтому очень скоро сэр Роджер Ламли, 11-й граф Скарборо, губернатор Бомбея, пошлёт за Ежовым солдат из 4-го бомбейского полка гренадеров или из 2-го гуркхского полка. Скорее всего, из последнего — гуркхи лучше всего подходят для подавления подобного рода восстаний, ибо безжалостны, потому что чужеземцы и терять им тут нечего.
После того, что случилось в городе, Николая может ждать лишь скорый суд, на котором его приговорят к смертной казни.
Наконец-то, его кропотливая
Кровь пролилась почти сразу, когда полиция попыталась остановить многотысячную толпу. Сектанты заготовили топоры, серпы, багры, дубинки с гвоздями, переделанные кухонные ножи (1) и прочее оружие ближнего боя, чтобы было чем ответить полицейским.
Восставшие пошли по центральной улице, собирая маленькие ручейки единомышленников с соседних улиц — к моменту, когда почти что стихийное шествие добралось до квартала белых людей, толпа насчитывала примерно сто пятьдесят или даже двести тысяч человек. Взрослые мужчины, женщины, старики и даже дети — все присоединились к шествию, по своей воле или были захвачены толпой в поток.
Расстреливать их начали сразу после того, как восставшие разобрались с полицейским патрулём, прибывшим на вызов от неравнодушных жителей. Патруль начал стрелять в ответ на бросаемые камни, после чего был смят и растерзан.
Это была ключевая ошибка администрации, возможно, главная — если бы патруль не стрелял, шествие могло бы закончиться ничем. Но полицейские начали стрельбу, пустили толпе кровь, а затем обагрили её руки своей.
А дальше разъярённая толпа ворвалась в район Колаба, начала громить магазины и кафе — те, кто успел завладеть едой, ломанулись сквозь толпу обратно к своим голодающим семьям, что перевозбудило тех, кто шёл позади. В результате большой давки, погибло не меньше тысячи человек, но это лишь приблизительные данные, как и общее число восставших.
Подстрекатели, всё это время находившиеся среди людей, канализировали гнев толпы — неустанно напоминали, кто именно их враг.
Пойманных европейцев, без выяснения национальности, убивали на месте. Газеты пишут, что «варвары изрубили топорами жену промышленника Говарда М. Шеклтона» — возможно, это даже правда.
Там погибали и дети, и старики, и женщины — никто не разбирался.
В стране последние полгода усиливались проблемы с провизией, что было вызвано продолжающейся Великой депрессией, а также политикой колониальной администрации. (2) Продовольственные интересы аборигенов администрация учитывала в последнюю очередь, поэтому часть населения всегда находилась в состоянии голода или недоедания.
«Они сами кидали мне в руки инструменты, почву и семена», — подумал Ежов со зловещей улыбкой, обнимая Манишу и тиская её грудь. — «Я взрыхлил почву, посадил семена и полил их свежей кровью… Уже всходят первые кровавые ростки!»
Осознав масштаб проблемы, администрация отправила половину 4-го бомбейского полка — им поставили задачу спасать англичан и иных европейцев от толпы. Это было так человечно, что даже умилило Николая.
Но холодная рациональность требовала, без привязки к любым обстоятельствам, залить улицы Бомбея кровью восставших. Нужно было рассекать беснующуюся толпу, безжалостно подавлять очаги организованного сопротивления, после чего оттеснять рассеянных жителей Бомбея в трущобы. Ежов поймал себя на мысли, что он бы, окажись на месте губернатора, ещё бы и поджёг эти трущобы, чтобы неповадно было впредь…