Наши знакомые
Шрифт:
— Квартиры народу нужны, с бассейнами повременить можно! — крикнул Вишняков. — И стадионов у нас в городе вполне даже достаточно!
В зале поднялся шум. Молодежь считала, что стадион непременно нужен, старики орали, что хватит этих футболов. Впрочем, были и другие старики — любители матчей. Антонина сидела съежившись, обиженная и вконец расстроенная. Члены комиссии представлялись ей совершенными негодяями, убийцами, вредителями, а Сидоров — самым несчастным человеком в мире. На его месте она давно бы ушла, произнеся перед уходом что-либо значительное, выразительное и даже трагическое. Но он не уходил, и, более того, чем дальше заседали,
После второго перерыва Сидоров получил слово.
— Ну, комиссия, держись! — с восторгом прошипел Сема Щупак. — Держись, очкарик!
Сидоров не спеша подошел к трибуне, разложил листочки в том порядке, в котором была построена его речь, и заговорил, спокойно, сдержанно, очень просто, без всяких пышных слов и красивых оборотов.
— Вы, приезжие товарищи, — начал он, обращаясь к членам комиссии, — по всей вероятности, не успели узнать или, возможно, в спешке, что ли, своей ревизии не поинтересовались той беседой, которая предшествовала началу нашего строительства. Я был вызван покойным Сергеем Мироновичем Кировым и имел честь и счастье выслушать указания с а м о г о К и р о в а о том, как он представляет себе наш массив. Думаю, что устами товарища Кирова говорила партия, Центральный Комитет, советский народ, и, какие бы вы мне здесь поправки ни давали, как бы вы мне ни приказывали свернуть с пути, указанного товарищем Кировым, под каким бы вы соусом это ни сервировали, я и мои товарищи по строительству с этого пути не свернем никогда…
— Слыхала? — спросил Щупак у Антонины.
Легкий румянец выступил на скулах Сидорова, он помолчал, словно бы прислушиваясь к дыханию всего зала, вынул из кармана другой, маленький блокнотик и, полистав его, прочитал:
— «Ваш жилищный массив строить надо недорого, с необходимыми удобствами, но скромно, как бы для себя. Мы переселяем семью из одной комнаты в квартиру, в отдельную квартиру, что само по себе есть огромное достижение нашего советского строя. За квартиру трудящийся человек платит немного. Не половину и не две трети своего заработка, как в капиталистических странах. Но мы решительно не имеем права транжирить деньги на р о с к о ш ь…»
— В статьях Кирова нет такой фразы, — сказал председатель, — я знаком с работами Сергея Мироновича…
— Товарищ Киров не только писал статьи и произносил речи, — перебил его Сидоров. — Он был практическим работником, и то, что я прочитал сейчас, было сказано Сергеем Мироновичем мне. Мне и группе архитекторов, построивших наш массив.
— Подтверждаю! — яростно крикнул Сивчук. — Хотя я и не архитектор, но на этом совещании был.
— Правильно! — слегка улыбнулся Сидоров. — Леонтий Матвеевич присутствовал на совещании.
Он круто повернулся к президиуму, где сидели члены комиссии, и уже без тени улыбки, сурово спросил:
— Колоннад у нас нет? Монументальности не хватает? Стадион и бассейн не построили? И не построим! Больницу заложили на эти деньги и школу нынче открываем, и то и другое, правда, без гранита, мрамора, бронзы и колонн, но ничего с нами не поделаешь, мы эпоху ощущаем иначе, чем вы, товарищи ревизоры, и в свою правоту абсолютно верим. Более того: тот размах и та нескромность в строительстве зданий, приводимых вами в пример нам, серым,
Он еще раз разложил листочки, взял в руку карандаш и, взглянув на часы, стал объяснять вещи, которые Антонине были не совсем понятны, но строителям дороги и важны…
Поздно вечером, дома, за чаем, Сидоров сказал, что нынешним заседанием дело, конечно, не ограничится.
— Быть драчке, и немалой! — сказал он весело. — Но я не сдамся. Бассейн! Мы пруд у себя организовали, а им бассейн…
Драка действительно была, Сидоров ездил в Москву, часто наведывался в Смольный, писал докладные записки, подолгу по ночам задумчиво насвистывал. И занимался. Попозже выяснилось, что он готовится в Промакадемию.
— Похоже, что выдержу, — похвастался он однажды Антонине. — Я, знаешь, старикашка довольно сообразительный и не без способностей.
— Как это вас хватает? — удивилась Антонина.
— Так же, как и тебя! — серьезно ответил он. — Кстати, подыскиваю я тебе, товарищ Скворцова Антонина Никодимовна, заместителя потолковее. Иначе не выдержишь.
Антонина испугалась.
— Это чтобы я ушла из комбината?
— Наоборот! Чтобы ты осталась. Иначе лопнешь. Я, между прочим, на редкость чуткий товарищ.
И у Жени, и у Антонины часто теперь бывали гости — студенты, врачи. Тогда ставился самовар, Поля делала винегрет из картошки и селедки, резалось много хлеба.
— Прожорливый у вас гость, — говаривал Сидоров, — даже противно!
Особенно часто Женя таскала к себе врачей, работающих на периферии, — все ее однокурсники, приезжающие в командировку, непременно приходили к ней и раз, и два, и три, многие ночевали в столовой на диване, решительно каждый «допрашивался с пристрастием», как называл это Сидоров.
Каждый приезжающий подолгу и подробно рассказывал Жене о своей работе, о том, что там у него делается, каково живется. Женя внимательно слушала, много спрашивала сама и всегда, так казалось Антонине, делала из этих разговоров какие-то выводы.
И однажды сказала Сидорову:
— Послушай, Ваня! Я съездить думаю на год куда-нибудь.
— Куда же, например? — несколько рассеянно спросил Сидоров.
— На периферию.
— И зачем это?
— Интересно.
— Ну что ж, поезжай!
Он посидел еще немного в столовой, потом ушел к себе и, несмотря на то, что еще было рано, разделся и лег в постель.
— Расстроился, — сказала Женя, — вот, правда, какой человек! И заметь — ни слова. Теперь на сутки замолчит.
Действительно, Сидоров молчал до следующего вечера, а вечером держался так, будто Женин отъезд весною был уже делом решенным и стоящим. В этой семье решали сразу и наверняка. Ни одно решение ни разу еще не изменялось и никогда не подвергалось вторичному обсуждению.