Насилие над разумом
Шрифт:
После моего побега из нацистской тюрьмы в оккупированной Голландии я смог достигнуть нейтральной Швейцарии через Виши во Франции. Когда я прибыл, меня поместили в тюрьму, где, сначала, ко мне относились довольно любезно. Однако по истечении трех дней, мне отказали в праве офицера на убежище и мне было сказано, что я буду выслан обратно во Францию в Виши. К этой информации мои тюремщики презрительно добавили комментарий, что я должен быть счастлив, что меня не отправят назад к немцам.
Когда я поехал к границе, меня попросили подписать документ с заявлением, что мне было возвращено все имущество (которое было отобрано у меня при моем задержании). Я отказался подписаться, потому что несколько вещей – незначительных по сути, но имеющие большую эмоциональную ценность
Внезапно один из офицеров начал хлопать меня по лицу лица и бить. Пораженный врасплох, что они проявили такую ярость из-за безделушки, я сдался и подписал документ. (Из тюрьмы Виши, в которую меня отправили, мне разрешили написать письмо в швейцарское правительство с протестом. Я все еще ношу официальное извинение, которое я получил.)
Эта внезапная смена настроя из неконтролируемого сопротивления до подчинения объясняется неосознанным действием контрастирующих чувств. Сознательно мы говорим себе быть сильными, но в глубине нас тревожит желание сдаться и подчиниться, что влияет на наше поведение. В психологии это описывается как врожденная двойственность всех чувств.
Потребность в разрушении
Словарь психопатологии содержит множество сложных терминов для желания уступить давлению на сознание, такие как "желание вернуться," "потребность в зависимости," "умственный мазохизм," "не осознанное желание умереть," и многие другие. В наших целях, однако, достаточно сказать, что у каждого человека есть две противостоящие потребности, которые работают одновременно: потребность быть независимым, чтобы быть самим собой; и потребность НЕ быть собой, НЕ быть кем-либо вообще, НЕ сопротивляться давлению на сознание.
Потребность быть неприметным, исчезнуть и быть проглоченным обществом является общей. В его самой простой форме мы можем видеть это вокруг нас как тенденцию соответствовать. При обычных обстоятельствах потребность в анонимности уравновешена потребностью в индивидуальности и мысленно, здоровый человек – это тот, кто может идти по тонкой грани между ними. Но в пугающих, одиноких ситуациях, в которых оказываются жертвы духовного террора - ситуациях, у которых есть свойство кошмара, которые переполнены опасностями, столь огромными, что они не могут быть осознаны или поняты, потому что нет никого, кто объяснит или заверит это желание разрушиться, отпустить, не быть там, становится почти непреодолимым.
Об этом опыте сообщили множество жертв концентрационных лагерей. Они попали в лагерь с одним оставшимся без ответа вопросом, горящим в их сознании: "Почему все это произошло со мной?" Их потребность в умении ориентироваться, в ощущении стремления и значения, была не удовлетворена и следовательно они не могли поддерживать свои индивидуальности. Они позволили себе войти в то, что психопатология называет синдромом деперсонализации, общим чувством потери полного контроля над собой и собственным существованием. То, что создание павловских условий может сделать для подавления искусственного беспорядка, может также послужить и для отвратительного опыта. "Для чего?" спрашивают они себя. "Что означают все эти страдания?" И постепенно они опустились в тупое парализованное состояние полузабвения, которое мы называем депрессией: возникшей потребности в самоубийстве.
Нацисты были хитры и недобросовестны в применении этой потребности в разрушении в своих интересах. Оскорбление жизнью в концентрационном лагере, частое предположение, что Союзники также успешно разбиты - они тайно замышляли убедить обитателей, что этому бессмысленному страданию не будет конца, никакого победного завершения войны, никакого будущего у их жизней.
В один момент вера и надежда исчезают, человек ломается. Есть трагические истории жертв концентрационных лагерей, которые нацелили все своих ожидания в мысли, что освобождение произойдет на Рождество 1944 года, это нацелило все их существование на эту дату. Когда настало время и они продолжали находиться в заключении, многие из них просто сломались и умерли.
Эта тенденция в разрушении служит также как защитное устройство в случае опасности. Жертва считает, "Если мой преследователь не заметит меня, то он оставит меня в покое." И все же это самое чувство анонимности, этот смысл потери индивидуальности, чтобы быть бесполезным, незамеченным и нежелательным, также приводит к депрессии и апатии. Потребность человека быть человеком никогда нельзя полностью убить.
Потребность в товарищеских отношениях
Недостаточно внимания уделили психологии одиночества, особенно в значении принудительной изоляции заключенных. Когда удалены сенсорные стимулы повседневной жизни, вся индивидуальность человека может измениться. Социальное общение, наш непрерывный контакт с нашими коллегами, нашей работой, газетами, голосами, движением, нашими любимыми и даже теми, которых мы не любим - все это ежедневная подпитка для наших чувств и разумов. Мы выбираем то, что мы считаем интересным, отклоняем то, чем мы не хотим проникаться.
Каждый день каждый гражданин живет во многих маленьких мирах обмена удовлетворением, небольшой ненависти, приятных событий, раздражений, восхищений. И он нуждается в этих стимулах, чтобы держать себя начеку. Час за часом действительность, в кооперации с нашей памятью, объединяет миллионы фактов наших жизней, повторяя их много раз.
Как только человек становится одиноким, отделенным от мира и новостей о происходящем, его умственная деятельность заменяется совсем другими процессами. Давно забытые неприятности, поднимаются на поверхность, долго подавляемые воспоминания бьют по его разуму изнутри. Его фантазийная жизнь начинает развиваться и принимать гигантские размеры. Он не может оценить или сравнить свои фантазии с событиями своих обычных дней жизни и они смогут очень быстро овладеть ими.
Я помню очень ясно свои собственные фантазии в течение того времени, когда я находился в нацистской тюрьме. Для меня было почти невозможно управлять своими депрессивными мыслями о безнадежности. Мне приходилось не один раз говорить себе: "Думай, думай. Сохраняй свое чувство тревоги; не сдавайся." Я пытался использовать все психиатрические знания, чтобы сконцентрировать свои мысли в состоянии мягкой мобилизации и многие дни я чувствовал, что проигрываю сражение.
Некоторые эксперименты показали, что люди, лишенные, в течение даже очень короткого промежутка времени, ВСЕХ сенсорных стимулов (ни прикосновений, ни звуков, ни запахов, ни зрения) быстро, попадают в своего рода характеризующееся галлюцинациями гипнотическое состояние. Изоляция от множества впечатлений, которые обычно бомбардируют нас из внешнего мира, создает странные и пугающие признаки. Джон Хирон, выполнявший эксперименты с группой студентов университета Макгилла, размещал каждого студента в одиночную светонепроницаемую и звуконепроницаемую комнату, вентилируемую фильтрованным воздухом, помещал его руки в тяжелые кожаные рукавицы и ноги в тяжелые ботинки, "постепенно их мозги умирают или выходят из под контроля." Даже через двадцать четыре часа такой чрезвычайной изоляции чувств, побуждаются все фантомы ужасов детства и различные появляются различные патологические признаки. Наш инстинкт любопытства требует непрерывного кормления; если этого не происходит, пробуждаются внутренние псы ада.