Наследие чародея (Изавальта - 1)
Шрифт:
Калами встал на колени возле очага. Серебряные монеты он выложил треугольником на зеркальной поверхности, а медные одну за другой бросил в огонь.
– Я беру эту красную нить, - он вдохнул слова в длинную ленту, - и вижу в ней тринадцать узлов. Каждый узел - имя, каждое имя - хворь на Ричику.
Пальцы Калами замелькали над лентой, легко и ловко завязывая узлы, а губы повторяли заклинания, снова и снова, пока слова не потеряли значения. Вскоре Калами уже казалось, что от огня поднимается смрад болезни, смешанный с запахом нагретого металла. Его мысленному взору явился
Калами затянул последний узел:
– Вот слово мое, и слово мое крепко. Да несут ветры миров слово мое, да увидят звезды на небе, как стало оно явью.
Обгоревшее полено в очаге треснуло и развалилось, подняв целый фонтан искр. Калами протянул ленту к огню, чтобы падающие искры прожигали в атласе черные дыры. Горячие искры иголочками кололи руки Калами, но он этого не замечал.
Когда с этим было покончено, он аккуратно сложил ленту в висевший на шее мешочек, где хранились самые ценные талисманы.
"Теперь, Бриджит, у тебя никого нет, кроме меня, - подумал Калами. Теперь ты моя".
Прикосновение к камню - это прикосновение к вечности, холоду и терпению. Это постоянное давление, которому сопротивляется древняя сила, сила земли и сила лет. Через камень трудно двигаться, ведь камень может ждать вечно.
Дерево - это смерть и память о жизни. Дерево - это воплощенное тепло и напряжение. Дерево тянулось, росло, формировалось. Дерево знает смену времен года и изменения живых существ, через дерево идти легко, потому что дерево жаждет перемен, а движение - это перемена.
Железо - холодное и невообразимо твердое. Железо послушно только приказам огня и мастерства, его нельзя тронуть, нельзя разжалобить. Железо держит, дергает, дерзит. Железо можно пройти через воздух.
Воздух - это скорость, жизнь и свобода. Рассеянный, нетерпеливый, податливый - воздух охотно расступается, готовый помочь, помучить, помешать, сделать все, что вздумается. Воздух - это пространство, чтобы вспомнить свое тело. Воздух отступает под давлением этой памяти и позволяет вновь стать самим собой.
Вновь обретя телесную сущность, Сакра рухнул на пол.
Долго, очень долго не было ничего, кроме боли. Кровь царапала вены, кости плющили суставы, сердце разбивалось о ребра. Но с каждым вздохом тело понемногу припоминало свою форму и назначение, а боль убывала, и в конце концов Сакра смог подняться на ноги и стоять, не падая от слабости.
Убедившись, что он стоит перед дверью императорского святилища, а сквозь окна льется серый свет снежного утра, Сакра на секунду ощутил гордость. Рассеявшись в пространстве, очень сложно удерживать направление. Еще сложнее, растворившись в камне, осознавать время, ибо камню нет дела до времени. В этом опасность подобных превращений. Сакра мог запросто затеряться в камнях и вернуться в свое обличье лишь через века, когда от дворца Выштавос не останется и воспоминания.
Однако его триумф был недолог. Он испарился, стоило Сакре осознать, сколько всего могло произойти за эти несколько часов.
"Бриджит!
– мысленно воззвал он.
– Что они с тобой сделали, пока я прятался в камне?" Тот факт, что Калами
Сакра тихонько приоткрыл дверь и вошел в храм. Он надеялся, что дворцовая стража уже обыскала это место. Ему нужно время, чтобы поговорить с Хранителем до того, как начать игру в кошки-мышки - причем все кошки будут искать одну-единственную мышь, и этой мышью будет агнидх Сакра собственной персоной.
В храме было сумрачно. Сакра отступил в ближайшую нишу и, скрытый ее тенью, наблюдал, как Хранитель Бакхар суетится возле своих раскрашенных и позолоченных подопечных. За все годы, проведенные в Изавальте, Сакре довелось видеть не много людей, которые так серьезно относились бы к своему скромному титулу "Хранитель". Никогда никому другому Бакхар не позволял убирать, подметать и украшать это помещение, делая все только собственными руками.
В центре зала, на возвышении из черного и красного мрамора, Вышко и Вышемира охраняли своего служителя. Сакре пришло в голову, что, должно быть, создавший их художник хотел, чтобы боги казались милостивыми. Однако то, как торжествующе Вышко поднимал над головой копье, а Вышемира приветствовала входящих кубком и кинжалом, наводило на определенные сомнения в их намерениях.
Даже в священные дни новолуния всю работу Бакхар делал сам. Это он каждый день собственноручно мыл и одевал богов. Сегодня эта процедура ему еще предстояла. Сейчас же Хранитель был занят тем, что украшал зал свежими ветвями остролиста для вечерней церемонии.
Сакра улыбнулся про себя и вышел из своего укрытия на свет.
Бакхар словно окаменел - с поднятой рукой, сжимающей ветку падуба. Потом он медленно повернулся и когда увидел, кто перед ним стоит, опустил ветвь.
– Агнидх Сакра дра Дхирен Фанидрэла!
– приветствовал он гостя, обращаясь к нему по полному имени, как было принято в Изавальте.
– Добрый Хранитель Бакхар, сын Якшима, внук Ростависка.
Сакра направился к центру зала и, прежде чем Бакхар успел напомнить ему об этом, поклонился богам. Когда Сакра выпрямился, Бакхар взглянул на него прищурившись, и в его взгляде были одновременно осторожность, одобрение и любопытство.
Однако Хранитель поспешно отвел глаза и стал перебирать оставшиеся побеги остролиста в поисках самой маленькой веточки, которую можно было бы положить к ногам бога Ньяватка - вырезанного из слоновой кости крохотного человечка, который сидел на корточках возле северного оленя.
– Я думал, ты нарушишь приказ об изгнании гораздо раньше.
– Сам удивляюсь, что так долго выдержал.
– Бакхар двинулся к другой нише, и Сакра пошел рядом с ним.
В этом углублении богов не было, зато обнаружилась фреска с изображением священной рощи Вышемиры.