Наследие Иверийской династии
Шрифт:
Вскоре аллея гортензий сменилась аллеей олеандров. Ярко-розовые всполохи, прячущие в высокой зелени местные домики, напомнили о Кроунице. О тех чудесных временах, когда мы с бандой изгоев свободно разгуливали по серым улицам. Но сейчас эти воспоминания не принесли с собой тоски и грусти.
В теле разливалась приятная усталость после магии Девейны, а лёгкий ветерок приятно обдувал обнажённые плечи.
Странно, но теперь я чувствовала себя даже лучше, чем ещё час назад. Азарт разогревал кровь и придавал сил. Но это был новый, неведомый мне ранее азарт — не хищника, а исследователя и разоблачителя.
Что ж, это была познавательная прогулка.
Жаль только, что в усыпальницу Мелиры мы так и не попали.
Глава 7. «Анна Верте»
На меня смотрела благородная дева. Одинокие жёлтые волосы-пружинки торчали из головы в разные стороны, треугольное платье едва прикрывало колени, один глаз больше другого, а вместо носа — две точки. Зато радушная улыбка от уха до уха и белые перчатки, несомненно, могли принадлежать только девушке из мелироанской академии. Детский рисунок отражал любовь и восхищение. Он пестрел на внешней стене кирпичного забора, прикрытый виноградными листьями и изрядно общипанными гроздьями.
— Это Зидани Мозьен, — хохотнула Приин, поднимаясь по щербатым ступеням. — Дети нарисовали ещё к прошлому посещению. Не правда ли, похожа?
— Вылитая, — ни капли не соврала я.
И юркнула вслед за сестрой Блайт в открытую калитку, по её примеру приказывая служанкам оставаться снаружи, рядом с целой армией стязателей. Они расположились у ворот дома напротив, вместо рисунка украшенных надписью “Орден Крона, пошёл прочь!”, и внимательно осматривали окрестности. Как настоящая мелироанская дева, я заверила охрану, что пребываю в полнейшем порядке и никакая опасность мне не угрожает. В конце обворожительно улыбнулась, как учила Лаптолина.
Не знаю, поверили ли стязатели, но своё пребывание в сиротском приюте кровавые маги сочли неуместным. Ограничились беглым осмотром территории. И на том спасибо.
В просторном дворе, нагретом ласковым солнцем, на верёвках колыхалось бельё. Чуть дальше по узкой тропинке притаился выбеленный домик, украшенный свежевыкрашенными алыми ставенками и резным карнизом. Высокие фикусы и каштаны прятали покосившееся крыльцо. На него краски не хватило. Расписное и узорное, крыльцо давно обветшало и выцвело. Пушистые цыплята стучали клювами по деревянным ступеням: в щелях прятались мелкие жучки и травинки.
Рядом с крыльцом красовалась алая, в цвет рам и дверей, вывеска с проржавевшими металлическими буквами. Надпись гласила:
“Сиротский приют для девочек “Анна Верте”
Основан в честь первой мелироанской девы Анны Иверийской, возлюбленной супруги короля Ирба,
в 173 году от коронации Тибра Иверийского”
— О древнем грязекровке в приюте ни слова, — бросила Приин через плечо, задерживаясь в дверях. — Не стоит пугать детей. А сёстрам расскажем на обратном пути.
Я кивнула и вошла в дом. И без лишнего предупреждения не планировала ничего рассказывать. Даже ради того, чтобы доказать свою правоту насчёт существования икша. С некоторых пор я вообще начала
Это предстояло выяснить.
Приют меня разочаровал. Отчего-то всю дорогу по аллее Олеандров представлялось поместье вроде Приюта Ордена, или хотя бы большая роскошная усадьба, но “Анна Верте” оказался небольшой избушкой на несколько комнат, с низким потолком, маленькими окошками и лавками вдоль стен. Чистые льняные шторки, вышитые аккуратными розовыми цветками, тарелочки в щербатом серванте, грубый стол и вытертые ковры сияли чистотой. Но от количества собравшихся женщин и девочек было тесно и душно: мелироанские девы, сиротки, наставницы в белых одеждах заполонили просторную комнату так, что и шагу ступить было негде. Между ними мельтешили рудвики. Хорошо хоть служанок леди отправили во двор — играть с детьми в резиночки под звон серебристых цикад в кустарниках.
— Напиток для новых леди, лу-лу! — пискнула маленькая пушистая хозяюшка, подавая нам стаканы с яркой жидкостью.
Я приняла угощение.
Густо-малиновый ароматный морс наполнил рот прохладной сладостью и освежил мысли, в которых бабочкой мелькнуло яркое воспоминание о кабинете Демиурга.
Кажется, он любил Батор. Судя по тому, как часто о нём упоминал. И малину. И вишнёвый бренди. И театры, конечно. А меня?
Я поперхнулась, утирая губы запястьем. На белоснежной перчатке остались розовые следы. Кряхт!
К счастью, моей неосторожности никто не заметил.
У очага, за ненадобностью прикрытого светлой шторкой, прямо на полу сидела Зидани. Прелестное создание в ворохе юбок и светлых кудрей рассказывало сказку. Девочки — человек десять, не меньше, — облепили целительницу, как плоды тарокко — древесную ветку. Курносая сиротка пролезла под мышку, совсем крохотная малышка устроилась на коленях и тянула девушку за белый тиаль, а остальные просто старалась подвинуться как можно ближе.
Другие сёстры разместились на лавках, и робкие улыбки цвели на их лицах. В простом интерьере богато одетые леди смотрелись чужеродной роскошью, но, кажется, никого это не смущало. Между мелироанскими девами ютились сиротки постарше: в чистеньких одноцветных платьях, долговязые и пухлые, уже почти девушки, они все оставались детьми, что с раскрытом ртом слушали сестру Мозьен.
От столь умилительной картины на сердце потеплело.
— …и тогда самая младшая из всех богов, Нарцина, поднялась с цветущего трона и взмахнула белой рукой. “Всех новорожденных я награждаю редким талантом, дарую им свою милость, — сказала она. — И не будет на свете бездарного дитя, как не бывает дитя без веры в чудо. Но сохранит мой священный дар только тот человек, кто, вырастая, сможет сберечь в себе ребёнка.”
— О-о-о-о-о! — хором протянули малыши.
Взрослые девочки воодушевлённо заёрзали. Приин тихонько рассмеялась, раскрывая объятия сразу для трёх девочек. Одна из сироток, чумазая коротышка в короткой цветастой юбчонке, подбежала и обняла меня за ногу.