Наследие
Шрифт:
Склонившись над партой, Мелоди пыталась найти глазами белокурую голову Эми, но заметила на одном из столов лишь ее сумку. Быстро набросав ответ: «Спрашиваешь! Я в деле. Все равно мама, как всегда, будет допоздна пялиться на свою драгоценную мазню», нарисовала рядом смайлик с крестами вместо глаз, и попросила сидящего по соседству студента вернуть записку адресату. Под «мазней» Мелоди имела в виду вовсе не выставки современного искусства, которые стало так модно посещать или проводить, но классику, перед которой принято благоговеть, запертую в именитом Бруклинском музее, ставшим для Элисон Гамильтон святыней.
На самом деле, Мелоди не была так уж категорична к искусству, в большинстве своем оно ей нравилось или заставляло задуматься,
Любое решение проблем ее матери - бегство, словно у Элисон Гамильтон была аллергия на спокойную стабильную жизнь, иначе, почему она, как только все налаживалось в новом городе, в новом доме, стремилась бросить привычное, а потому любимое, и переехать еще дальше, чтобы вновь начать сначала. Из-за такого кочевого образа жизни, Мелоди не могла позволить себе полностью расслабиться, завести друзей, найти парня, в конце концов, будто сидишь на пороховой бочке, не зная, когда ей придет пора взорваться. Когда-то она мечтала о спокойной жизни рядом с Элисон и Аттикусом, и это становилось бесконечным поводом для ссор, но мечтам маленькой девочки не суждено было воплотиться, а теперь, когда Мелоди стало вовсе все равно, они, наконец, на шесть лет осели здесь, в Нью-Йорке.
Похоже, Мелоди никогда не поймет до конца поступки своей мамы, раньше казалось, что может немного, но все же знала ее. «Возможно», - думала тогда девушка, - «Причинами для переездов служили вовсе не спонтанные капризы, и желания жить на широкую ногу», - но чем дальше, тем труднее становилось находить точки соприкосновения и взаимопонимание. Интернет-психологи советовали съехать, отпустить Элисон, но по правде говоря, так Мелоди было спокойнее, иметь рядом близкого человека. За один день в жизни может измениться что угодно, но не кровные узы, которые как ни старайся, не разольешь водой, молоком не разбавишь.
Протиснувшись сквозь толпу студентов, Мелоди вышла из здания, с наслаждением вдохнув ледяной воздух. Телефон издал пронзительный звон, Элисон, легка на помине, сообщала, что будет поздно. Что ж, все по-прежнему. Со спины на нее, словно лавина, обрушилась Эми, обняв за талию, расплываясь в счастливой улыбке, и это пробудило воспоминания о том, как они познакомились. Мелоди знала, ее подруга подумала о том же самом. Когда они с Элисон только приехали в Нью-Йорк, имея с собой лишь один чемодан на двоих, Мелоди и подумать не могла, что в первый же свой день в новой школе обретет подругу. Тогда Эми точно так же налетела на нее, обняв; они прошагали почти до самых ворот, и только потом девочка извинилась, сказав, что просто перепутала ее со своей подругой. Многим позже, когда между Эми и Мелоди уже установилась прочная связь, первая призналась, у нее тоже никогда еще не было подруг, а объятия лучший способ обрести друзей, отсеяв тех, кто с этим утверждением не согласен. Эми казалась необычной и загадочной, никогда нельзя сказать наверняка, чего от нее ждать, и это лишь подкрепляло их связь. Однако секреты есть у всех. Мелоди до сих пор бывало гадала, каким способом Эми находила достаточно денег, чтобы учиться вместе с ней в университете, по собственному опыту зная, как нелегко найти работу в Нью-Йорке молодой студентке, но подруга лишь подмигивала, отшучиваясь, не раскрывая всех своих тайн. Остается смириться.
– Ну что, встретимся в Мэдисон? Я тебе позвоню, как доберусь до дома, ладно? Не могу же я позволить
– сладким голосом пропела Эми, и, не успев увернуться, получила тычок локтем в бок.
– Серьезно, Эми? Я надеялась, мы вместе придем в неподобающем виде.
– О, да-а! Я собираюсь быть в самом непристойном неподобающем виде, подруга, так что тебе придется соответствовать. Я позвоню!
Ухмыльнувшись своей фирменной кривоватой улыбкой, Мелоди поправила лямку рюкзака на плече, глядя подруге в спину. Ее мама никогда не одобряла общение с Эми, но это и не удивительно. В шикарную картину жизни Элисон Гамильтон едва ли вписывается даже сама Мелоди, не говоря уже о девушке, живущей с пьющим отцом, которому плевать на собственного ребенка. К тому же, у самой Эми тоже была эта пагубная привычка, и не только, но кто совершенен в нашем неидеальном мире? Лучше знать, что ты несовершенен, чем делать вид, будто изъянов твоих не существует вовсе, и заставить других не замечать их, закрыв глаза крупной купюрой, как принято делать в Нью-Йорке. Мелоди точно знала одно, Эми останется в ее жизни, несмотря ни на что, как и музыка, являющаяся для девушки надежным плечом, любовником, утешением и надеждой в одном флаконе, и так будет всегда, в каком уголке мира бы она не находилась.
Вернувшись домой, в еще один созданный Элисон Гамильтон музей, с холодными полами и лаконичными стенами, увешанными дорогостоящими произведениями искусства, Мелоди бросила рюкзак на пол, проходя в кухню. Наскоро намазав тост арахисовым маслом с джемом, откусила, рассматривая обстановку вокруг. Как можно находить данный стиль уютным? Возможно, по мнению каких-нибудь светских журналов, их квартиру и стоит считать модным свежим ответом закостенелым американцам, противопоставив жизни в удаленных от центра Нью-Йорка кварталам, но Мелоди казалось иначе. Дом выглядел не обжитым, будто очередной зал с выставленными в нем лаврами, где для нее нет места.
Элисон обставила квартиру по своему вкусу, образу и подобию. Территория, на которой идеально все, от блестящей раковины в ванной до носков туфель самой хозяйки. Как бы Мелоди иногда хотелось, чтобы мама накричала на нее из-за разбросанных вещей, громкой музыки, прогулов или тусовок, но нет, у Элисон Гамильтон был лишь спокойный, разочарованный тон и «тот самый взгляд» на все случаи жизни. К черту это. Девушка оставила тост недоеденным, облизывая пальцы на ходу, прошла в свою комнату, где властвовал хаос, как зачастую говорила Элисон, и нажала на колонке кнопку «плей». Музыка заполонила небольшую комнату целиком, голос Скотта Стивенса разрезал тишину, заставляя воздух дрожать.
– Я поклялся, что никогда тебя не оставлю,
Никогда не выпущу из своих рук,
И ничто никогда это не изменит.
Я буду держать это обещание до конца своей жизни,
Я поклялся, что никогда не покину тебя.
Мелоди раскинув руки в стороны, упала на свою кровать, и, глядя в потолок думала о том, повстречает ли она когда-нибудь мужчину, способного так же сильно ее полюбить. Способен ли вообще хоть кто-нибудь так любить? Песня подходила к концу, и в секундной заминке перед сменой треков, девушка услышала щелчок входной двери. Черт, черт, черт! Сегодня, несмотря на заверения, мама вернулась слишком рано, Мелоди даже не начала собираться. Подпрыгнув на кровати, она успела закрыть дверь комнаты и убавить звук колонки, прежде чем услышала торопливые шаги Элисон.
Женщина вошла, не проронив ни слова, не сообщив по обыкновению о своем прибытии. Выждав пару минут, Мелоди приоткрыла дверь комнаты, как раз вовремя, Элисон, будто ужаленная, пронеслась наверх, громко хлопнув дверью спальни. Повсюду валялись вещи матери, что было совсем на нее не похоже, такая несобранность казалась чем-то сверхъестественным. Возле брошенного жакета на полу лежал кусок бумаги, свернутый пополам, Мелоди бросила быстрый взгляд на лестницу, но убедившись, что мама не собирается спуститься прямо сейчас, подняла записку.