Наследие

Сиреневый Кот

Немного погодя Лафонтен лежал в ванне, расслабившись и доверяясь заботе Патрика.

Так горько было сознавать собственную беспомощность! Но он уже стал привыкать и к этому.

«Не все подвластно медицине». Он должен был умереть этой ночью, Роше ничем не мог ему помочь.

Но он жив. Значит, дела в этом мире для него еще не закончены. Думать о покое рано…

*

Колкие слова Роше достигли цели — весь этот день Лафонтен оставался дома, снося постельный режим, лекарства, уколы и капельницы с тем

терпением, с каким, по его мнению, следовало принимать заслуженное наказание. Давалось это ему нелегко, но терпение его не осталось без награды — к вечеру он чувствовал себя намного лучше. Тупая ноющая боль во всем теле исчезла, сменившись сильной, но вполне переносимой усталостью.

В шестом часу вечера дежурившая у него Мадлен разрешила ему встать с постели, и он тут же перебрался из спальни в гостиную на первом этаже. Велел Патрику принести почту — сидеть совсем без дела было уже невмоготу.

Он просматривал последние страницы «Трибьюн», когда Патрик, тихонько постучав в дверь, сказал:

— Месье Антуан, мадемуазель Дана приехала.

— Дана? — Он отложил газету и выпрямился. — Хорошо… Ужин готов?

— Да, будет точно вовремя.

— Прекрасно. Просите мадемуазель сюда.

Он поправил отвороты халата, взял стоявшую рядом с креслом трость и поднялся навстречу вошедшей Дане.

Она выглядела спокойной и немного усталой.

— Добрый вечер, месье Антуан.

— Здравствуйте, Дана. — Он пожал ей руку. — Я… должен извиниться за вчерашний вечер. Поверьте, я не хотел причинять вам лишние хлопоты. Просто плохо себя чувствовал и немного забылся.

— Разве за это нужно извиняться? — легко улыбнувшись, спросила Дана.

— Иногда нужно.

— Не сейчас. Я рада, что вам лучше.

— Спасибо. — Он тоже улыбнулся. — Но я все равно чувствую себя неуютно… Остается попытаться загладить промах. Вы не откажетесь поужинать со мной?

Ее улыбка стала знакомо лукавой.

Прием был безотказный. За годы своей работы Дана в особняке бывала несколько раз; обстановка ее впечатляла не больше, чем экспозиция какого-нибудь провинциального музея. А вот стряпня повара Жано Бурвиля, служившего здесь двенадцатый год, впечатление произвела сразу и неизгладимое…

— Не откажусь. Я только что из штаб-квартиры, но на пустой желудок новости пересказывать не буду.

Сев в столовой за стол и рассмотрев композицию из рыбы, риса и овощей на тарелке, Дана с удовольствием вооружилась вилкой и ножом.

— И почему у меня нет такого повара!

Ни усталость, ни волнения последних дней никак не повлияли на ее аппетит. Лафонтен не торопил ее, зная, что если она не спешит с рассказами, значит, ничего срочного и нет, а важного она не забудет.

Утолив первый голод, Дана заговорила:

— По большому счету, ничего нового не случилось. Допросы, протоколы, выяснение деталей… Рутина. Надо думать, поэтому ваше отсутствие никак на всей этой деятельности и не сказалось.

— Даже вопросов никто не задавал?

— Ну, месье Грант интересовался, конечно. Но я ответила,

что вам нужно немного отдохнуть. Он больше ни о чем не стал спрашивать.

— И что, совсем ничего нового?

Дана помолчала, сосредоточенно ковыряя вилкой горку риса.

— Грант сам разговаривал и с Джеком Шапиро, и с Камиллом Розье.

— Вот как? — насторожился Лафонтен. — А говорите — ничего нового!

— Потому что ничего, — качнула головой Дана. — Насколько мне удалось узнать, Шапиро разговаривать с ним отказался. И… был очень невежлив.

— А Розье?

— Тут толком ничего не узнала. Но разговор шел на повышенных тонах. Я видела Гранта после, в коридоре, на площадке второго этажа. Знаете, глаза у него были красные. Я даже удивилась…

— Удивляться нечему. — Сидеть было все-таки тяжело, и Лафонтен прислонился спиной и затылком к высокой спинке стула. — Вы помните фотографию, которую нашли у Розье? А он, между тем, тайком от Гранта пользовался его паролем к Центральной Базе, чтобы получать и передавать Шапиро информацию и оставаться вне подозрений. Так что Розье, в сущности, дважды предатель. А Гранту еще и предстоит решать его судьбу.

— Без вас все равно ничего не решится, — сказала Дана. — Будут ждать столько, сколько потребуется.

— Чего ждать, Дана? Кто знает, что со мной на самом деле?

— Никто. По официальной версии, у вас нервный срыв после стычки с Митосом.

Он кивнул:

— У меня — нервный срыв… Вот уж не думал, что когда-нибудь буду радоваться таким подозрениям в свой адрес. До чего я дожил, черт возьми!

Дана глянула на него с тревогой:

— Мне не нравится ваше настроение, месье Антуан. Все же обошлось.

— На сей раз обошлось, — кратко ответил он, вставая из-за стола. — Нет, сидите, пожалуйста, я никуда не ухожу.

Он пересел в кресло у стены и облегченно откинулся на спинку.

— Вы правы, Дана — меня очень утомила вся эта… конспирация. Я ведь подумывал удалиться от дел… Но ничего пока не получается.

Она положила салфетку на стол, подошла, присела рядом с креслом, посмотрела на Лафонтена снизу вверх — снова тревожно и вопросительно:

— Месье Антуан, извините, я не понимаю — почему вы так стремитесь закончить дело с этим заговором лично? Как будто свою какую-то ошибку исправить хотите. Но вы-то в чем виноваты, если это заговор? Тем более что главное уже сделано, а закончить формальное расследование мог бы ваш преемник.

Он тяжело вздохнул:

— Я не уверен, что сделано главное. И в том, что моей вины в происходящем нет, тоже не уверен. А преемником своим я хотел видеть сына.

— И что?

— Я предлагал официально представить его Трибуналу как своего преемника, но он отказался.

— Почему же?

Лафонтен улыбнулся и покачал головой:

— Не стоит пока об этом, Дана. Все еще может измениться.

Она кивнула и встала:

— Да, я понимаю.

— Вот и замечательно. Теперь расскажите мне поподробнее, что делается в штаб-квартире…